Война кукол - Людмила Белаш

— ОСТАВЬ СВОИ ВЫДУМКИ ПРИ СЕБЕ, ТЫ!

— И НЕ ПОДУМАЮ!! МАМА ВСЕ ДОЛЖНА ЗНАТЬ!

— Да, все-все. И как тебе это в голову пришло, с Дораном — тоже. Не станешь же ты мне врать, что это Фанк тебя послал к нему?

— Мама, но это НАДО было сделать! Чтоб они нас боялись! А то они стреляют, а мы… пусть и у них будет переполох!

— Будет, — кивнула Чара. — Они быстро-быстро начнут искать тебя, детка. Габар знал о твоих фокусах с чеками?

— Ну… он…

— Знал или нет?!!

— Да, — буркнула Маска, опустив голову.

— Ты плохая дочь. Ты своенравная и безалаберная хулиганка. Ты не просчитываешь свои действия вперед. Теперь…

— Ма, меня такую сделали! — попыталась она защищаться торопливым голосом, словно непрерывность слов заставит маму сменить гнев на милость. — Я же не знаю, что в меня впихали на заводе! И потом дописывали — это какой коктейль получается?! И отец наш, он безрукий, он не все во мне исправил!..

— Не перебивай, а слушай и молчи. И не смей больше ссылаться на наследственность! У меня в семье нет дурочек!.. Теперь ты будешь в карантине.

Маска издала тонкий стон.

— Надо полагать, я должен пасти твою дочурку, — нежно заметил Фанк, — не отходя ни на шаг. Чара, это же очевидно, что она — невменяемая…

— Да уж, не в тебя удалась, слабак!.. — тявкнула Маска.

— …и проще было б запереть ее в каком-нибудь подвале месяца на два. А я бы сторожил и подавал ей в окошко брикеты.

— Не выйдет, Фанк. Она должна получить еще четыре тысячи; потом запирай, если сможешь. Если Хиллари узнает, что она берет эти чеки, он постарается проникнуть в базы данных банковских служб безопасности, где фиксируются получатели. А лицо ее теперь известно.

— Базы хранятся три дня, — Маска поспешила щегольнуть своей осведомленностью, — потом ищи-свищи!

— Им достаточно отследить, кто получил чек. А от кассы тебя уже будут незаметно провожать. Тебя или того, что обналичит чек.

— Значит, кто-то один из нас рискнет жизнью, — подвел итог Фанк, — ради вашей войны и полагаясь на «если». Ты думаешь, что это буду я?

— Нет, это будет ОНА, — Чара строго посмотрела на Маску. — Дочь, я люблю тебя. Но свои ошибки надо исправлять, а дело — довести до конца. Вы должны детально все продумать — как получить деньги и как сделать, чтобы они достались нам. Завтра в это же время вы должны позвонить мне из разных мест и сообщить, что все в порядке. Если послезавтра — значит, звоните уже не вы, а Хиллари. Но и при удаче карантин останется, пока вы не убедитесь, что слежки нет. Фанк, где ты намерен скрываться?

— Нигде, — Фанк посмотрел на узкий кусок неба между крыш. — Когда тебя ищут, надо быть на виду, на самом виду… Только Маска будет умываться, а я — краситься. Будем петь в метро жалобные песни и зарабатывать на кусок пасты. Маска, ты что-нибудь умеешь? Ну, шариками жонглировать, петь, на руках ходить?..

— Умею эротические танцы, — сквозь зубы процедила Маска, — если это тебя устроит.

— Ну, хоть это, — вздохнул Фанк. — Если одеться чучелом, они будут выглядеть совсем наоборот…

Завтрашние деньги договорились оставить в камере хранения вокзала метро; прощались наспех и неласково — как Маска ни старалась прильнуть к маме, ей это не удалось. Уходя и оглядываясь, она уже была готова танцевать что скажут, как во времена неволи у Снежка, лишь бы вернуться в семью. Тяжело было и Чаре — но война есть война, это неизбежный риск. Чтобы осуществить замысел, нужны деньги. Пусть Бог поможет Маске, пусть за нее молятся девчонки! Но подставлять других из-за ее просчета — нельзя. Хотя изнутри подступало досадное ощущение того, что старые добрые дни миновали, и суровость вытеснила нежность из отношений с дочерьми. Надо быть твердой во всем, чтоб победить.

* * *

Это только в фильмах следователь сует в нос подозреваемому фотографию жертвы и гробовым голосом спрашивает: «Узнаете?!»; в реальной жизни опознание, проведенное таким образом, считается недействительным. Фотографий должно быть не менее шести штук, все уравненные по размеру; если искомый субъект лысый, то его опознают среди лысых, если старый — то среди стариков, а если киборг — то среди кукол. Хиллари притащил с собой целый фотоальбом, на каждой странице которого в два ряда по три штуки было размещено невероятное множество куклячьих лиц. Словно каталог «Realdolls». Малютка Кирс из аналитического отдела составляла этот рекламный проспект два дня.

Габар успел поесть, отдохнуть и опять соскучиться. Ему пришлось два раза рассказать свою историю — сначала господину Шуаню, а затем самому Хармону. Второй раз было особенно неприятно; Габар старался на него не смотреть и говорил приглушенным голосом, изнемогая после каждой фразы, хотя этот эйджи не сказал ни слова осуждения — но вы представьте себе состояние Габара — говорить в присутствии отца о своем недостойном поступке тому, кого ты пытался обокрасть. Лучше живьем сгореть или под землю провалиться. Тут же сидит господин Шуань, который хоть и молчит, а про себя думает: «Вот они, северные масоны каковы со своим хваленым воспитанием!», и еще двое эйджи, которые, поди, все больше убеждаются, что яунджи прилетают на их планету, чтоб воровать. Отец тоже молчит, но он еще свое слово скажет…

Габар мычал, заикался, ерзал на стуле, с ужасом убеждаясь в правоте масонского пресвитера: «С вора шерсть убегает»: все вокруг было усеяно его куньими волосами — вся одежда, пол и даже в воздухе летали тонкие шерстинки. Никогда раньше с ним такого безобразия не было, ну разве чуть-чуть, во время экзаменов. Но все когда-нибудь кончается. Кончилось и это тягостное признание, и на столе появился альбом.

Если бы тут были только трое — он, следователь и Хиллари, — Габар бы попробовал прикинуться потерявшим память, но рядом сидел отец, который знал Габара как обритого, а теперь, перед открывшимися тайнами души его сына, был строг и суров, как сам масонский Бог.

Человеческий мозг — эта, можно сказать, вершина эволюции — обладает гигантскими резервами; каждый день, каждый час, каждое изображение остаются в нем на всю жизнь. Но тайники памяти вернее назвать гробницами, чем кладовыми, потому что информация пропадает в них навсегда, и по своей воле человек распоряжаться ею не может, кроме той незначительной части, что нужна повседневно. Люди решительно ничего не помнят и все забывают, но и то, что они вспомнили, является им не в подлинном, а в каком-то искаженном виде, в свете собственных измышлений и фантазий. Выдумки, домыслы, хаотические мысли, которые для человека почему-то ценнее истины, запоминаются наряду с реальными событиями, а то еще и оттесняют их, облекаются в абстрактную форму слов и подаются на речевой выход. Неудивительно поэтому, что при объективном судопроизводстве показания свидетелей стоят на последнем месте в длинном ряду доказательств.

У киборгов процент истины значительно выше, как у хороших фотокамер. Но киборгов тоже надо научить пользоваться мозгом, правильно запечатлевать, а потом сравнивать, анализировать. Жизнь — это не застывшая карточка, это непрерывная движущаяся лента. Вот с кинофильмов обучение киборгов и начинается. Сначала с главных действующих лиц, потом запоминание второстепенных персонажей, а затем и эпизодических, мелькнувших в кадре буквально на одну-две секунды. А затем документальные съемки — беспорядки, задержания, демонстрации. Киборгу показывали фотографию, а он после просмотра должен был опознать лицо в толпе. Это очень непросто. Киборги обучались в специальной полицейской школе и сдавали сложный выпускной тест; если результат не превышал 85%, то такой киборг не рекомендовался к полицейско-розыскной работе; у Рекорда было — 92%. Люди этот тест не выдерживали — никто, кроме отдельных экземпляров, которые, как правило, уже не один год работали в полиции. Но то с людьми, с другими разумными еще тяжелее; пока человек не привыкнет к чужому образу, лица он путает безбожно. Киборги тоже.