Пробуждение Рафаэля - Лесли Форбс

— Кто помнит дочерей, если только они не красотки?

Она попробовала зайти с другой стороны:

— Паоло говорил, что вы были одним из вожаков Federaterra, сельскохозяйственного профсоюза…

Он гордо улыбнулся:

— Да! Конечно! Мы создали его! Мы, коммунисты! — Он похлопал себя ладонью по груди. — Построили на фундаменте, который заложили во времена Сопротивления. В книгах по истории всегда говорят о французском Сопротивлении, но мы тоже сопротивлялись! — На минуту старик показался не столь беззащитным, способным постоять за себя. — Мы ходили от фермы к ферме, организуя собрания. Нарушая велью, используя её как прикрытие. — Его глаза наполнились слезами. — Бедный Энрико! Он был из тех, кто так и не усвоил, что можно быть хорошим и справедливым и, несмотря на это, побеждённым. Он хотел разрушить все дворцы…

— Тогда кругом остались бы одни руины, — отозвался Паоло. — Тем лучше для реставраторов вроде меня.

— Мы не боялись руин, только не мы! Мы, кто всегда жил в трущобах и дырах в стенах, справились бы, мы мечтали о новом мире! — Паоло возвёл очи к потолку, но старик не заметил скептической мины внука. — Мы возвели эти дворцы, кирпич за кирпичом, и мы могли бы возвести их опять или построить на их месте новые! Так говорил Дурутти![126]

Несколько минут он бормотал себе под нос что-то невнятное, пока внук не вернул его в настоящее громким:

— Nonno!

— Может, оно и к лучшему, что Энрико пропал, — продолжал старик, — потому как в результате всё, что сделали он и я, чтобы вернуть землю, пошло насмарку! Посмотри на бедного Франческо Мадзини, сына Теодоро! Теперь зовёт себя Прокопио. Такая же земля, как у Энрико, и годится только свиней разводить! Видно, старый граф знал всё заранее, потому и уступил их требованиям…

— Старый граф?

— Папаша Маласпино — фашистский ублюдок, хитрющий, как тосканцы. Посмотри, как он после войны быстро заделался большим другом британцев и янки! Делает за них грязную работу, помогает перестроить Европу, чтобы была без коммунистов.

— Я не очень поняла, синьор. Что сделал старый граф? Какие требования Энрико Бальдуччи и Мадзини удовлетворил?

— Разумеется, он владел землёй, которую они обрабатывали! О чем же я ещё толковал! За которую мы и сражались! Всей этой землёй — в Марке, Умбрии, Тоскане, — сказал он, широким жестом раскидывая руки, словно сметая и стены собственной квартиры, и дворцы, и ораториумы, и соборы Урбино, чтобы она увидела эту землю. — Всю её обрабатывали испольщики.

— То есть… — недоверчиво сказала Шарлотта, — братья Бальдуччи сражались против интересов старого графа.

— Но земля-то, я вам говорил, была никудышная! Слишком каменистая, слишком пересечённая. — Вновь его утонувшие в морщинах жёлтые глаза наполнились слезами. — Как подумаешь, как мы боролись за эту землю, а потом молодое поколение оказалось не готово работать на ней. Мой собственный сын должен был заниматься керамикой, разрисованные горшки продавать.

— Зато тогда Паоло, наверно, и приобрёл своё мастерство художника, синьор.

— Теперь у нас нет занятий для мужчин, только туристов обслуживаем. — Он употребил словцо, которого Шарлотта не поняла.

Она взглянула на Паоло, который прошептал ей, что это местное вульгарное выражение.

— Смысл примерно тот, что итальянцы — укрощённые быки, обслуживающие корову туризма.

— Что такое? — закричал старик. — Что ты там говоришь, парень?

— Перевожу твоё ругательство, Nonno. — Паоло закатил глаза и постучал по часам. — Это всё, что ты можешь вспомнить, Nonno? Никаких убийств и интриг?

— Вся молодёжь, — сказал дед, не слушая его, — подалась в города, а стариков оставили среди скал да грязи.

— Насчёт Франческо Прокопио, Nonno: его арестовали за то, что он помогал этой немой, и он ничего не говорит в свою защиту…

— Бедный Франческо. Когда-то был хорошим товарищем, но сдался, проиграл сражение. — Дед Паоло пожал плечами и приблизил крохотное сморщенное личико к Шарлотте. — Потому что это будет последнее великое сражение, синьора, будьте уверены! Сражение между теми из нас, кто верит…

— Не начинай, — сказал Паоло.

— Я говорю о тех, кто верит, что мир можно улучшить, и о тех, кто в это не верит, вроде тебя!

— Синьора большая почитательница моего таланта, Nonno!

Старик нехотя улыбнулся:

— Но он такой циник, синьора, для него нет ничего святого! Всё его поколение такое.

— В его возрасте вы, синьор, тоже были циничны…

— Мы хотя бы голосовали! Верили, что можно что-то изменить! А этот… — Любяще, но довольно сильно старик ткнул Паоло в бок. — Он ни во что не верит!

— Извлекли что-нибудь из этого урока истории, Шарлотта?

— Подтвердилось одно имя… и, пожалуй, появился повод снова поговорить с графом Маласпино… хотя не понимаю… Было бы полезно, если бы ты смог…

Она засомневалась, стоит ли вовлекать его дальше, боясь за него. Боясь и за себя. Она уже получила достаточно предупреждений не вмешиваться. Однако бывшее в её характере упрямство заставляло сопротивляться попыткам сохранить эту историю — какова бы она ни была — в тайне, запрятать подальше эту немую женщину и не дать ей беспокоить туристов, самодовольных богачей, счастливых-супругов-с-милыми-детками. «Это у меня от моего сурового папочки-солдата», — думала Шарлотта. Обычно она ограничивала своё упрямство сферой работы, не отступая, пока не завершит реставрацию произведения, сделав всё, что в её силах, не считаясь со временем и экономическими ограничениями. «Прокопио, — подумалось ей, — был прав, назвав меня неизлечимым реставратором».

— Договаривайте, Шарлотта! У вас такой таинственный вид!

— Не смог бы ты попросить своего дедушку написать имена всех, кого он помнит из людей, входивших в группу вместе с Энрико Бальдуччи и Теодоро Мадзини? Если сам не вспомнит, может, друзья подскажут. А я пойду в университет и поищу, не сохранились ли сведения о тех, кто жил в Сан-Рокко в то время, когда его уничтожили.

— Вы хотите, чтобы я поспрошал по кафе, хотите посмотреть, что мне удастся узнать о тех, кто дожил до нашего времени? Старики скорее разговорятся со мной, чем с вами. По крайней мере, старые коммунисты. Из-за моего деда.

— Узнаешь? Но… будь осторожнее. Не спрашивай ни о чем таком, что… может навлечь на тебя… или на Прокопио беду… ещё большую беду.

Чтобы собрать сведения об Урбино военных годов, Шарлотта сначала отправилась в университет на кафедру генеалогии, а затем в публичный архив. Перебирая фотографии красивых мужчин и женщин, выдавших ближайших друзей и многих других, которые умерли, спасая совершенно посторонних людей, она начала задаваться вопросом, на что похоже предательство. Как можно его изобразить в портрете? Оставляет ли оно след в выражении или чертах лица?