Американский детектив - 4 - Джон Гоуди

— Ну, вы потратили на это бешеные деньги, — заметил он, посмеиваясь. Я действительно восхищаюсь мастерами красивых авантюр.

Это было правдой. В юности героями Джейсона были знаменитые мошенники, ворующие с умом, а не сотни тысяч вооруженных накачанных бандитов, вместе взятых. Даже сейчас ему нравились профессионально орудующие мошенники. Он восхищался, но не попадался.

— Нет, Флэк Мортимер Дж. У меня нет денег, стоящих вашего времени и хлопот.

— Мистер Джейсон, плата — не деньги.

Джейсон усмехнулся. Так всегда. По крайней мере в начале аферы.

Флэк возвратил ухмылку, охладившую излучаемый Джейсоном сарказм, и продолжил.

— Вы писатель, отлично манипулирующий словами как в беллетристике, так и в документальном материале. Ваша последняя книга попала в бестселлеры, и вполне возможно, следующая будет ещё лучше.

Однако так же, как мы восхищаемся вашей художественным даром, мы интересуемся вашим репортерским мастерством. Вам удалось разоблачить немало пороков общества, вы знаете, как и где раскопать необходимую для статьи или книги информацию. А когда вас загнали в угол люди, которыми вы интересовались, вы проявили немалую изобретательность, чтобы обойти обстоятельства и добыть, что хотели.

Мне не нужно вам напоминать, мистер Джейсон, о экс — конгрессмене, угодившем в Федеральную тюрьму из-за серии ваших статей о нем. Уверен, вы помните, как буквально потрясли большой город на западе другой серией заметок о его политиках, жиреющих и богатеющих на взятках. Есть много других примеров вашего особенного таланта, который и станет вашей платой.

— Вы хотите, чтобы я работал на вас?

— Да. Институт нуждается в вашем таланте и заплатит за него временем.

— Сколько?

Флэк улыбнулся, погладил усы и ответил:

— Два года как минимум. Максимум пока те же два года, но потенциально не ограниченно. Может, даже вечность. Но по крайней мере два года, чтобы писать, у вас будет.

Глаза Джейсона не отрывались от Флэка, он пытался разгадать интригу. В предложении должен был быть какой-то подвох, который оставит его на улице голым и увечным, а Флэк будет радоваться добыче. Должна быть уловка, и пока он искал её, боль в желудке резко усилилась. Приступ собирал энергию. Сопротивляясь порыву согнуться, подчинившись боли, он глубоко вдохнул, задержал воздух на минуту и медленно выдохнул, спрашивая:

— Итак, моим вкладом будут книги?

— Не совсем, мистер Джейсон. Не совсем. В чем мы действительно заинтересованы — в вашем исследовательском таланте, способности добыть правду и изобретательности в моделировании ситуации и уточнении деталей. То, что нам нужно, похоже на книги, но без слов.

Боль не затихала. Она била о ребра, распространялась по телу, как масло по воде. Он бы мог освободиться от нее, но по какой-то глупой причине не хотел, чтобы Флэк видел, насколько он плох. Вместо этого он запер боль внутри и с бесстрастным лицом спросил:

— Вы хотите, чтобы я расследовал преступления и находил виновных? Неразгаданные случаи, затрагивающие власти?

— Близко, но не совсем. Не совсем точно.

Боль звенела в ушах, и Джейсон задержал дыхание, чтобы не застонать. Но каждая пульсация легких только усиливала боль. Весь покрытый потом, но с твердым взглядом, он спросил напряженным голосом:

— Так какого черта вам от меня нужно?

— Мы хотим, чтобы вы планировали терракты.

Слова достигли ушей Джейсона, и тут более сильный приступ боли прошел по кишкам, угрожая захватить его целиком. Он сосредоточился на круглом рте Флэка, слушая сквозь нарастающую боль.

— В обмен на жизнь, мистер Джейсон, вы будете планировать терракты — и будете исполнителем...

Боль победила, и Джейсон сморщился и согнулся пополам, тщетно схватившись за пылающий желудок. Когда он снова взглянул на Флэка, того не было. Комната опустела, но склоняясь к коленям, он слышал эхо голоса:

— ... планировать терракты ... быть исполнителем...

А потом впервые Джейсон провалился в тьму обморока без сопротивления.

Джейсон стоял на углу 54 Стрит и Лексингтон-авеню и смотрел на штаб Института Джона Анрина, высокую прямоугольную башню из пластика, стекла и металла на той стороне улицы. Здание словно гипнотизировало его, и он не мог отвести взгляд. Но он так свирепо смотрел на башню, будто пытался растопить все балки, чтобы весь памятник современной архитектуры ушел в землю и не нужно было бы в него заходить. Но здание стояло непоколебимо, а необходимость войти билась болью внутри, набирая силу для приступа.

Но он не двигался; он все смотрел на башню и гадал, почему в последний момент ослаб. Где-то в этой массе кварца и черного металла скрывалась организация, предназначенная для убийств. Штаб, скрывающийся за именем одного из наиболее колоритных героев Америки, заставлял Джейсона планировать эти убийства. За это Джейсон получит два дополнительных года. Дополнительных 730 дней без постоянной боли и мучительных приступов.

Но стоило ли это чужих жизней? Настолько ли это важно, что Джейсон откажется от почитаемых всю жизнь ценностей — и украдет у другого?

А убийство это и означает. Джейсон украдет годы у другого, кто, по всей вероятности, никогда ничем ему не вредил. У невинной жертвы чужой жадности или ненависти. Джейсон походил на убежденного атеиста, уверовавшего в Господа на смертном одре, он попытался стряхнуть захватившую его депрессию, рассуждая, что его решение встретиться в Флэком ничем на отличается от убийства на войне. Так сравнил Флэк. Солдат. Убить, чтобы выжить. Просто. Брать жизни тут и там и наслаждаться ещё двумя годами.

Так почему ему этого не принять? Зачем сопротивляться Флэку и Институту Джона Анрина?

Когда Флэк позвонил через пару часов после исчезновения, Джейсон послал толстяка в самый дальний угол ближайшего ада — он не будет убивать в любом случае. Но Флэк был настойчив и позвонил четыре раза в тот день и несколько — на следующий, каждый раз повторяя адрес и телефон Института и предполагая, что Джейсон в конце концов придет обсудить сделку. У него был прекрасный довод, и он не раз его использовал: от встречи Джейсон ничего не потеряет.

Хотя каждый раз он Флэка посылал, но адрес забыть не мог. Тот остался, затертый мыслями, угнездился в уголке сознания, цифры завораживали его, как песни сирен моряков древней Греции. Два дня он старался стереть адрес из памяти, и два дня только об этом мог думать более двух минут. Дни переходили в ночи, приступы сливались в сплошную боль, один хуже другого, разделенные только парой минут обморока, и адрес стал для Джейсона самым важным.

Обмороки заставили его всерьез задуматься о предложении. Раньше он сохранял контроль над мозгом во время приступов. Но теперь каждый раз отключался и знал, что однажды не встанет. Все же он бы дождался конца, если бы прошлая ночь была просто кошмаром. Если бы вчерашняя встреча с Марси была дурным сном, Джейсон не стоял бы напротив Института, заставляя себя войти.