Концерт Чайковского в предгорьях Пиренеев. Полет шмеля - Дмитрий Николаевич Петров

отрывисто спросил у него Шмелев, скидывая куртку с плеч и жестом предлагая мне сделать то же самое.

Мы прошли в комнатку, отделанную деревянными планками, обожженными на огне. Когда-то, лет двадцать назад, это было очень шикарно, сейчас же стало повсеместным. Посредине комнатки стоял деревянный полированный стол, а вокруг него — лавки.

— Раздевайся, тут жарко, — сказал Шмелев, показывая мне на крючки на противоположной стене. Я почувствовал, что действительно в комнате очень жарко. — Это оттого, что парилка рядом, — пояснил он и показал на дверь, — вот прямо за этой дверью. Не стесняйся, снимай с себя все.

— Сейчас все принести? — спросил вдруг встретивший нас парень гортанным голосом.

— Все неси, — скомандовал Шмелев.

И парень через секунду появился с подносом. На нем была бутылка водки, бутылка шампанского и несколько тарелочек. На одной лежали нарезанные соленые огурцы, на другой — рыба горячего копчения, на третьей — икра. Только на этот раз черная. Парень стал проворно расставлять все это на столе, а Шмелев, сняв с себя всю одежду, спросил его:

— А где девочки? Еще нет?

— Уже едут, — сказал парень. — Сейчас будут.

— А кто будет? — поинтересовался Шмелев, развалившись на лавке у стола.

Он был такой же щуплый, как я и предполагал, видя его в одежде. Только сейчас я заметил, что он очень жилистый и мускулистый. Это был человек — мускулы. Как Сталлоне… Только худой, в отличие от разжиревшего за последнее время артиста. Грудь его была совершенно голая, без намека на какую-либо растительность. И абсолютно белая, как будто этот человек никогда не загорал на солнце. Наверное, такой белизны тело бывает у монахов-аскетов…

— Так кто будет? — повторил свой вопрос Шмелев, нетерпеливо обращаясь к молчаливому парню.

— Для вас — Рашиду привезут, — сказал он, внезапно улыбаясь всеми своими белыми зубами. — А для гостя, — тут он посмотрел в первый раз на меня, — для гостя — Марину. Хорошо?

— Хорошо, — согласился Шмелев. — Ладно, иди отдыхай. Когда девок привезут, сразу веди сюда.

— Шампанское открыть вам? — спросил полувопросительно парень и взялся за горлышко бутылки.

— Нет, не надо, — отмахнулся Шмелев. — Не станем же мы шампанское пить. Это так — для девок. Пусть побалуются. — Он отпустил кивком головы парня и сказал, когда мы остались одни: — Не с чего нам шампанское пить, правда?

Я смотрел на него, как он твердой рукой разливает водку по рюмкам.

— Шампанское нам сейчас ни к чему, — повторил он, поднимая свою рюмку. — Давай опять за светлую память Василия выпьем. Пока эти шалавы не приехали, помянем еще раз. — Мы выпили, он крякнул и засовывая в рот огурец, добавил: — Какой человек был… С самого детства…

— Вы что — друзья детства? — спросил я, тоже закусывая крепкую водку.

— Ну да, — ответил Шмелев. Лицо его покраснело, на глазах выступили слезы. Только непонятно было, от горя или от крепкой водки они, эти слезы… — Да что сейчас говорить, — продолжил он. — Теперь уж не вернешь человека, что и плакать-то…

Прошло несколько секунд в молчании. Потом Шмелев сказал:

— Сейчас девок привезут, тебе Маринка достанется. Ты, если интересно, с ней поговори. Ты — режиссер, тебе любопытно будет.

— О чем поговорить? — не понял я.

— О ней, — пояснил Шмелев. — Она — девка обыкновенная, как и все. Шкура… Но ты у нее спроси, как она стала такой. Очень поучительно.

— А что там поучительного? — спросил я. — У них у всех одинаковые примерно истории. Они эти истории с прошлого века рассказывают практически без изменений.

— Да нет, — отмахнулся Шмелев. — Она — бывшая жена моего одного приятеля. Замужем за ним была. А потом она вон кем стала. Спроси, не пожалеешь. Потом спектакль поставишь — гонорар пополам. — Шмелев засмеялся и хлопнул себя по бледному животу.

— Хорошо, — пообещал я. — Хоть эта тема меня и не вполне интересует, но… Отчего же.

— А я люблю, — произнес Шмелев и глаза его вновь сделались слегка безумными.

Нет, он все-таки определенно напоминал мне Савонаролу или Франциска Ассизского. Внешне, конечно. Горящие безумным блеском глаза, фанатичный взгляд, бледное тело, которого не касался солнечный луч…

— Я — люблю, — повторил он, и глаза его еще больше подернулись дымкой. — Очень люблю. Больше всего на свете.

— Что ты любишь? — решил я все же уточнить, уж больно у него при этих словах блаженное выражение появилось на лице.

На лицах обычных сладострастников бывает иное выражение… Мне ли не знать, как выглядят обычные похотливые самцы? После стольких лет работы в разных театрах я насмотрелся на эту категорию людей… Сам я к ней не отношусь, но видел предостаточно. Здесь же было совершенно иное.

— Люблю вот так посмотреть, — сказал Шмелев. — Как приличная замужняя женщина вдруг берет, да и превращается в подстилку для каждого. Это меня волнует.

— Но это такая редкость, — заметил я разочарованно. Я-то ожидал какого-то откровения… — Приличная женщина, да еще если она замужем и у нее нормальный муж, — объяснил я. — Такая женщина не станет подстилкой. Не сделается ею. Это понятно каждому.

— Только не мне, — возразил Шмелев. — Не сделается — говоришь ты. — Сама не сделается. Но если ее подтолкнуть, то сделается. И еще как.

— Ладно тебе, — примирительно сказал я. — Всякое бывает в жизни.

Тут я подумал о его противоестественной связи с Лидой.

— Конечно, всякое, — согласился он. — Ты все-таки поговори с Маринкой. Она — типичный пример того, что я прав. Потом спасибо скажешь за науку.

— Ладно, — кивнул я. — Это твоя сауна?

— Не совсем моя, — ответил серьезно Шмелев. — Лучше сказать — наша. Просто собрались несколько солидных людей и решили совместно сделать вот такой уголок, где можно отдохнуть. Понимаешь?

— Понимаю, — ответил я. — Так ты — солидный человек, да? Ты извини, я же не знал раньше.

— Солидный, — подтвердил Шмелев важно и закрыл глаза, как бы показывая мне, насколько он важный человек.

В этот момент дверь открылась и в комнатку вошли две женщины. Обе они были совершенно обнажены. Вероятно, они разделись еще в предбаннике…

Они улыбались, и Шмелев, выйдя из своего оцепенения, познакомил нас. Одну из женщин звали Рашида, и она сразу подсела на лавку к Шмелеву. Она была шатенка, лет тридцати, но с очень хорошо сохранившейся фигурой. Было видно, насколько у нее гибкое тело.

Вторая подсела ко мне. Ее звали Марина. На вид ей было лет двадцать пять. Она также была темноволосая, только на лобке у нее ничего не было, так как она была гладко выбрита…

Нельзя сказать, чтобы она была красавица. Немного слишком полновата, немного коротковаты ноги. Но улыбка у нее была