Вечный сон. Прощай, красавица. Высокое окно - Реймонд Чандлер

— Ехать быстро. Великий белый отец говорит ехать быстро. Он говорит, моя привезти твой в огненный колесница. Говорит…

— Ладно, перестань кривляться. Я не школьная учительница на пляске змей.

— Вижу, — сказал индеец.

С минуту мы ухмылялись друг другу через стол. У индейца это получалось лучше. Потом он неохотно снял шляпу и запустил палец за внутреннюю ленту. Насквозь пропотевшая лента встала стоймя. Сняв с нее канцелярскую скрепку, индеец бросил на стол сложенный листок папиросной бумаги. Сердито указал на него пальцем с обкусанным ногтем. На длинных волосах индейца остался след от слишком тесной шляпы.

Развернув папиросную бумагу, я обнаружил карточку. Уже знакомую. Точно такие же были в мундштуках папирос.

Я повозился с трубкой, уставился на индейца и попытался смутить его взглядом. Но он, видимо, был не более впечатлительным, чем кирпичная стена.

— Хорошо, что ему нужно?

— Он хочет твоя быстро приехать. Ехать сразу. Ехать огненной…

— Вижу, — сказал я.

Индейцу это понравилось. Он неторопливо закрыл рот, торжественно подмигнул, потом скорчил что-то похожее на улыбку.

— И обойдется это ему в сотню долларов задатка, — прибавил я с таким видом, будто речь шла о пяти центах.

— А? — Индеец насторожился и непонимающе уставился на меня.

— Сто долларов, — сказал я. — Колов. Монет. Доллар сто раз. Моя нет денег — моя не едет.

Я стал отсчитывать сто на пальцах обеих рук.

— Ха. Важный птица, — фыркнул индеец.

Он снова пошарил под грязной лентой шляпы и бросил на стол еще один свернутый лист папиросной бумаги. В нем лежала новенькая стодолларовая бумажка.

Индеец нахлобучил шляпу, не потрудясь вернуть ленту на место. Так он выглядел лишь немногим комичнее. Я сидел, разинув рот и глядя на деньги.

— Консультант астральнее некуда, — сказал я наконец. — Таких умных людей надо опасаться.

— Пора ехать, — небрежно обронил индеец.

Открыв ящик стола, я вынул автоматический кольт тридцать восьмого калибра. К миссис Льюин Локридж Грейл я его не брал. Сняв пиджак и натянув наплечную кобуру, сунул туда пистолет, застегнул ее и снова надел пиджак.

Почеши я в затылке, на индейца это произвело бы точно такое же впечатление.

— Моя есть машина, — сказал он. — Большой машина.

— Я теперь не люблю большие машины, — сказал я. — Моя есть собственная.

— Ты едешь мой машина, — угрожающе сказал индеец.

— Еду твой машина.

Я запер стол и кабинет, отключил звонок и вышел, оставив приемную, как обычно, незапертой.

Спустились мы на лифте. От индейца пахло. Это заметил даже лифтер.

У индейца был темно-синий семиместный «паккард» последней модели, изготовленный по специальному заказу. В такой машине можно ездить с жемчужным ожерельем. Стояла она у пожарного крана, за рулем сидел похожий на иностранца шофер с темным, будто вырезанным из дерева лицом. Внутри машина была обтянута серой стеганой шенилью. Индеец усадил меня на заднее сиденье. Сидя там в одиночестве, я чувствовал себя как покойник, обряженный гробовщиком, отнюдь не лишенным художественного вкуса.

Индеец сел рядом с шофером, машина развернулась в неположенном месте, полицейский на другой стороне улицы как бы нехотя сказал: «Эй» — и торопливо нагнулся перевязать шнурки.

Выехали на бульвар Сансет и быстро бесшумно понеслись в западном направлении. Индеец сидел неподвижно. До меня то и дело доносился его запах. Шофер казался полусонным, но так обгонял лихих ребят в открытых машинах, словно те волоклись на буксире. Навстречу ему везде загорался зеленый свет. Среди водителей есть такие. Он ни разу не остановился на перекрестке.

Милю-другую мы кружили по Стрипу мимо антикварных лавок с фамилиями знаменитых киноактеров на вывесках, мимо витрин, заполненных игольным кружевом и старинной оловянной посудой, мимо новых сияющих ночных клубов со знаменитыми шеф-поварами и не менее знаменитыми игорными залами, где заправляют лощеные шулера, мимо георгианско-колониальных, давно уже вышедших из моды особняков, мимо красивых модернистских зданий, где голливудские торговцы живым товаром не переставая говорят о деньгах, мимо кафе для автомобилистов, куда как-то не хочется заезжать, хотя официантки там носят белые шелковые блузки и кивера мажореток, а ниже бедер лишь блестящие ботфорты. Мы неслись мимо всего этого вниз по ровной излучине широкой дороги к вьючной тропе, ведущей на Беверли-Хиллз, воздух был чист и ясен, вдали на юге виднелись огни всех цветов радуги, а на севере холмы с мрачными особняками, потом мы оставили Беверли-Хиллз позади и выехали на бульвар, вьющийся у подножия холма. Внезапно сгустились сумерки, с моря потянуло ветром.

Дневное тепло сменилось вечерней прохладой. Мы пронеслись мимо отдаленного скопления освещенных зданий и бесконечных, стоящих поодаль от дороги особняков. Спустились к обочине громадного зеленого поля для игры в поло, рядом с ним находилась столь же громадная выездная площадка, потом бетонная дорога снова пошла вверх, мимо апельсиновых рощ, прихоти какого-то богача, потому что почва для апельсинов здесь неподходящая, затем освещенные окна миллионерских домов скрылись, дорога сузилась, и мы въехали в Стиллвуд-Хайтс.

Из каньона доносился запах шалфея, он напоминал мне о мертвеце и безлунном небе. Редкие оштукатуренные домики лепились к склону холма, как барельефы. Потом они скрылись, остались лишь тихие темные холмы, несколько ранних звезд над ними, бетонная лента дороги и отвесный спуск в густые заросли дуба и мансаниты, где иногда, если остановиться, замереть и прислушаться, можно услышать крик куропатки. По другую сторону дороги тянулась старая глиняная дамба, на краю ее цепко держались немногочисленные дикие цветы, напоминая упрямых детей, не желающих ложиться в постель.

Крутой поворот, большие колеса прошуршали по гравию, и мы уже не так бесшумно понеслись вверх по дороге, окаймленной дикой геранью. Наверху стоял едва освещенный, одинокий, словно маяк, дом, орлиное гнездо, чопорное, оштукатуренное и остекленное здание, примитивное и модернистское, однако не безобразное, превосходная резиденция для астрального консультанта. Оттуда не услышать никаких воплей.

Машина свернула к дому, свет фар выхватил из темноты черную дверь в толстой стене. Индеец с ворчанием вылез и распахнул заднюю дверцу. Шофер прикурил сигарету от прикуривателя, до меня донесся резкий запах дыма. Я вылез.

Мы подошли к черной двери. Она распахнулась сама, медленно, чуть ли не угрожающе. За ней был узкий коридор, ведущий внутрь дома. Сквозь стены из стеклянных блоков мерцал свет.

— Ха, — буркнул индеец. — Иди, важный птица.

— После вас, мистер Могила.

Он заворчал и вошел первым, дверь закрылась за нами так же бесшумно и таинственно, как и открылась. В конце узкого коридора находился маленький лифт, мы втиснулись в него, индеец захлопнул дверцу и нажал кнопку. Лифт плавно, бесшумно пополз вверх. Прежний запах от индейца был ничто по сравнению с теперешним.