Опус номер девять ля мажор. Часть 2. Жизнь как музыка и танец - Александр Семёнов

– Символическое? – предположила Оля.

– Да, точно. Если так произошло, значит, я уже точно закончила с танцами. А Даша – это как бы моё новое воплощение. Я её заметила в группе начинающих два года назад, кое-что подсказала и отдала свою танцевальную душу. Теперь запускаю в небо, а сама остаюсь внизу, в скучном сером мире. И для этого нужен какой-нибудь символический жест. Я вспомнила, что у меня есть платья. Совсем новые, я их ни разу не носила, только мерила у портной. И я была с Дашей почти одного роста, когда их шили. Говорю: «Поехали посмотрим!» Дашка: «Не знаю, не знаю…» – но я вижу, что ей интересно. Хватаю под руку – и в метро. Вовремя, потому что уже начали клеиться всякие… Затащила к себе, вынула из шкафа платья: «Меряй, я выйду. Позовёшь, когда можно будет смотреть». Она говорит: «Ещё не хватало, я тебя выгоню из твоей же комнаты? Все свои, не парься», – и спокойно переодевается. Померила стандарт, латину… Знаешь, на мне так не сидело. Мне чашки делали с запасом, на вырост… правда, мало что выросло, – а у Даши тут побольше, ей в самый раз. Она ещё подвигалась, босиком, потому что в моих туфлях утонет, но всё равно здорово. Вдвоём потанцевали, Даша говорит: «Жаль, что ты не партнёр, я бы тебя схватила и никому не отдала». Я вспомнила, зачем её пригласила: «Забирай платья, дарю». Дашка: «Нет, слушай, я взять не могу. Я бы, может, купила, но сейчас денег нет». И продолжает: «Если хочешь, давай я помогу тебе их продать, поспрашиваю знакомых?» Я так и завяла. Всё, вообще никто меня не понимает! Никому не нужны мои красивые жесты… Но постаралась виду не подать, говорю: «Спасибо, не надо, пусть остаются у меня на память. А передумаешь, так бери». Но уже ясно, что не передумает. И, чтобы она не напрасно заходила, я поставила чайник, открыла свои альбомы с фотографиями. Сели мы смотреть, а это надолго. Не заметишь, как весь день пройдёт.

– Но она от тебя благополучно уехала? – спросила Оля.

– Не всё так просто. Не успели досмотреть альбомы, ко мне вломились одноклассницы. Знали, что я дома одна. Бабушка ещё в больнице, я у неё была вчера, буду завтра, а в субботу свободна. И они жутко рады, что есть где оторваться. Там Наташа, Лиза, ещё несколько, и Мужева… Помнишь её, Оль? Ха, её без смеха не вспомнишь!.. Вообще-то, её зовут Надя, но когда такая фамилия, кому интересно имя? Мужева – и точка. Да она не обижается, привыкла. На самом деле, я её очень люблю. Когда я только пришла в эту школу, ходила вся убитая, ничего не видела вокруг, она первая со мной так хорошо, душевно поговорила. И теперь, когда загуливает и отстаёт, я ей помогаю с уроками, даже с физикой. Хотя тут бы мне кто помог… Она смутно помнит, как ты её умывала у меня в ванной, представляешь! «Я такая: не надо, не надо, сама дойду!.. Она: спокойно! – и поднимает, как тряпочку. А потом открываю глаза: сижу в кресле, утро…» Так она рассказывает. Вот она была, и её сестра, тоже кадр. На два года младше, ростом ещё меньше, а по характеру – Мужева в квадрате. Вообще электровеник! Они вместе колобродят, ищут приключений на одно место, и давно уже не девушки. Ну, старшая-то понятно, в наши годы… Но чтобы в тринадцать, как младшая, если не врёт, – по-моему, чересчур. Хотя я прочитала «Лолиту»…

– Я тоже думаю, рано, – сказала Оля. – Да и тебе некуда спешить. Так рано начинают те, кому нечего делать. А у тебя и твоих друзей есть мощный жизнеобразующий интерес. Это важнее, точно говорю.

– А ты когда в первый раз? Если не секрет.

– В восемнадцать лет. Можно не поверить, но это правда.

– А до этого что-то было?

– Обнимались, целовались, всякие зажимания по углам… Этого хватало, особенно в спортивном лагере. Не с каждым подряд, ты обо мне плохо не думай. Были взаимные симпатии, две-три за все годы.

– А если кто-то хотел большего?

– После носа, разбитого о собственное колено, уже вряд ли хотел, знал границу. Я конкретно озверела, когда раз говорю спокойно, два – и как в стену. Потом даже жалко стало, и я пустила к самой-самой границе. Но перейти не позволила. Какая-то часть сознания оставалась при мне и всё контролировала.

– А мне бы не стало жалко, – уверенно сказала Ксения, – я бы ещё добавила.

– Гораздо позже сообразила, какой была жуткой эгоисткой. Могла получить всё нужное удовольствие без крайних мер, а мог ли другой человек или нет, меня абсолютно не волновало.

– Так, мы отошли от темы, – сказала Ксения. – Я слишком всё представляю, лучше не надо… На чём мы остановились?

– Пришли одноклассницы… – напомнила Оля.

– Да, пришли ко мне, мы смотрим фотографии, пьём чай с ватрушкой, такие приличные обе… Даша говорит: «Спасибо за компанию, Ксюш, я пойду». Но куда там! Эти её тут же облепили со всех сторон: волосы! Какие волосы! Можно потрогать?… Точно как наши дети в лагере. Ну, знаешь: кто впервые Дашу видит, у того шок от её гривы. Теребят её, тут же закидали вопросами: а что ты делаешь? как за ними ухаживаешь? Она говорит: «Никак, иногда ровняю концы, и всё». «Ай, да врёшь ты, давай колись!» И смотрю, Дашка расслабилась, уже не хочет идти. Сначала, конечно, боялась: такая толпа дурных малолеток, что у них на уме… Сели мы разговаривать. Они пришли не пустые, что-то булькает. Но быстро закончилось, хотим добавки, а мы же мелкие. И тут Мужева так запросто говорит: «Даша, сгоняешь за пивом?» Я уже готовлю кулак ей показать: не наглей. А Даша: «Да легко. Сколько надо?» Мы скинулись у кого сколько было, она взяла одну девочку и пошла в магазин. Притащили две сумки, и мы сели продолжать.

– И ты тоже?

– Выпила две бутылки. Место ещё есть, – Ксения щёлкнула себя по впалому животу, – но уже невкусно, одна горечь. Но чуть окосела, много не надо. Мужевы ещё дунули на кухне, стали ржать как чокнутые. Мы тоже, на них глядя. Только под утро заснули. Ближе к обеду ожили, все разбежались, я кое-как собралась в кучу, залезла под холодный душ. Потом пошла к бабушке вместе с Дашей. А то бабушка переживает, что ко мне мало ходят друзья. Так вот покажу, что ходят, такие взрослые, положительные. И на волосы полюбуется. Она себя чувствует лучше, выглядит хорошо, я очень рада. Вернулись домой, пообедали, ещё потанцевали, и Даша уехала. А я снова встретилась с девчонками, но уже никто не хотел сидеть дома. Всех тянуло на подвиги. И мы поехали на Казакова, там у Мужевых знакомые. Встретили эту компанию, там были парни… – и, дойдя до парней, Ксения остановилась перевести дух.

– Ты влюбилась, что ли? – спросила Оля.

– Может быть, всё к этому шло, – серьёзно ответила Ксения.

Тут позвонил Андрей: уже добрался до студии, скоро начнёт запись. Оля, пожелав удачи, предложила гостье перейти на кухню:

– Рассказывай, а я закончу дела. Хозяйка, ёлы-палы.

На кухне Оля запустила стиральную машину, потом стала разделывать курицу.

– Скоро будет готово, – сказала она, – у меня быстро получается. Всегда удивлялась, как сестра умудряется из простой яичницы сделать драму в семи частях с прологом…

Она хлопотала, а Ксения, угощаясь чаем с мороженым, рассказывала, что их девичья компания подружилась с новыми знакомыми и скоро они сами стали приезжать в гости. С парнями ей было легко, но они словно побаивались её, держались на расстоянии. Это заметили и одноклассницы. «Не переживай, – успокоила Мужева, – ты слишком красивая, вот и думают заранее, что нечего ловить». Так было до середины декабря, пока не появился Глеб. Он был старше на год, не меньше ростом, симпатичен, умён, по-хорошему прост, всегда с карманными деньгами, и он не испугался. Они вдвоём стали отделяться от компании, вместе гулять, разговаривать, перезваниваться. Когда он впервые подарил цветы – честное слово, смущался и не знал, чего ждать. Конечно, ей понравилось. Потом они поцеловались.