Ночной дозор - Сара Уотерс

– Почему? – переспросила Джулия. – Сказать?.. Прямо боюсь. Пожалуй, вы меня возненавидите. Я это сделала... ну, из любопытства, так, наверное, можно выразиться.

– Из любопытства?

– Хотелось... вас оценить, так что ли. – Джулия смущенно усмехнулась. – Я думала, вы догадались.

Хелен молчала. Она вспомнила странный хитроватый взгляд Джулии, когда речь зашла о Кей, и свое ощущение, будто ее проверяют и оценивают. Наконец она выговорила:

– Наверное, я все же догадалась. Вам хотелось узнать, найдете ли вы во мне то, что находит Кей, да?

Джулия шевельнулась.

– Это был гадкий поступок. Теперь я сожалею.

– Пустяки, – сказала Хелен. – Правда, это не важно. В конце концов... – Чуть затонувшее возбуждение вновь всплыло на спасательном круге вина и темноты. – В итоге мы обе оказались в несколько странной ситуации.

– Вот как?

– Я говорю о том, что было между вами и Кей...

Даже в темноте Хелен тотчас поняла, что допустила ошибку. Джулия напряглась.

– Кей вам рассказала? – резко спросила она.

– Да. Впрочем, я сама догадывалась.

– И вы с Кей говорили об этом?

– Да.

– Что же она сказала?

– Только, что это была...

– Что?

Хелен замялась и потом ответила:

– Нелюбовь – так она выразилась.

– Нелюбовь? – засмеялась Джулия. – Надо же! – Она снова отвернулась.

Хелен потянулась к ее руке. Но поймала рукав куртки.

– Что случилось? Что? Ведь это не важно, правда? Для меня это никогда не имело значения. Вы об этом думаете? Или о том, что это не мое собачье дело? Но все же до некоторой степени это меня касается. Раз Кей была со мной так честна и откровенна... – От волнения Хелен забыла, что в данной теме Кей вовсе не была с ней откровенна. – Если Кей была в этом столь открыта и искренна, зачем же нам притворяться? Если это ничего не значило для меня, почему теперь оно должно что-то значить для нас?

– Как вы великодушны! – сказала Джулия.

Реплика прозвучала так холодно, что Хелен испугалась.

– При чем здесь великодушие? Дело не в том. Я что пытаюсь сказать: мне будет горько, если между нами возникнет хоть тень отчужденности. Кей этого вовсе не хотела...

– Ох, Кей! Она невероятно сентиментальна. Вам не кажется? Прикидывается крутой, но... Помню, я повела ее на фильм с Астером и Роджерс.[49]Она проплакала всю картину. Чего ты ревела? – спросила я потом. Из-за танцев, отвечает.

Тон Джулии совершенно переменился. Она говорила едва ли не с горечью:

– Я ничуть не удивилась, когда Кей встретила вас. В смысле, как вы встретились. Прямо эпизод из кинофильма, нет?

– Не знаю, – смущенно ответила Хелен. – Наверное. Хотя тогда это так не выглядело.

– Будто? Кей мне все рассказала – как нашла вас и все такое. Да, так она выразилась: нашла вас. Говорила, как ей стало страшно от мысли, что еще немного, и вы бы могли погибнуть. Описывала, как дотронулась до вашего лица...

– Я почти ничего не помню, – в отчаянии сказала Хелен. – Ужасно глупо.

– Зато Кей все прекрасно помнит. Говорю же, она сентиментальна. Всю вашу историю воспринимает как знак судьбы, прикосновение рока.

– Там было прикосновение рока! Неужто не видите, как все ужасно запутано? Если б я не встретила Кей, я бы никогда не увидела вас, Джулия. И она бы меня не полюбила, если б вы позволили ей любить себя...

– Что?

– Я была вам благодарна. – Голос Хелен взвился и задрожал. – Получилось, что своим нежеланием вы вроде бы отдали Кей мне. А теперь я сделала то же, что и она.

– Что? – повторила Джулия.

– Вы не догадываетесь? Я сама в вас влюбилась!

До последнего мгновенья Хелен не знала, что произнесет эти слова, но, прозвучав, они стали правдой.

Джулия не ответила. Она повернулась, и ее дыхание, теплое и горьковатое, вновь затрепетало на влажных озябших губах Хелен. Джулия сидела неподвижно, потом ухватила и крепко, почти до боли, сжала пальцы Хелен – будто ослепленный мукой или горем человек, который цепляется за чью-то руку или ременную петлю.

– Кей... – начала она.

– Я знаю! – перебила Хелен. – Но я просто ничего не могу с собой поделать, Джулия! Ненавижу себя, а сделать ничего не могу! Видели бы вы меня сегодня... Она была так добра ко мне. А я думала только о вас. Мечтала, чтобы она оказалась вами! Я хотела... – Хелен замолчала. – О боже!

Она отчетливо ощутила тот странный легкий трепет, ту дрожь, которая всегда возникала перед объявлением тревоги; еще не стих ее голос, как завыли сирены. Они забирали все выше и выше, точно в лихорадочной гамме, срывались в тишину и начинали вновь; даже после стольких лет войны было невозможно оставаться абсолютно спокойной, не обращать внимания на их назойливый надрыв, не чувствовать в груди острые коготки паники.

Эффект сирен усиливала кромешная темень. Хелен зажала уши.

– Это несправедливо! – вскрикнула она, – Не могу их слышать! Они – словно похоронный плач! Точно погребальный звон! Они говорят: «В укрытие! Беги и прячься! Голову на плаху – топор отрубит с маху!»[50]

– Тихо! – Джулия коснулась ее плеча, и в следующую секунду сирены смолкли.

В наступившей тишине было еще страшнее. Они напряженно вслушивались и наконец уловили слабый гул бомбардировщиков. Дико было думать, что внутри этих странных железяк сидят парни, которые желают тебе зла; ведь всего пару часов назад они бродили, перекусывали, пили кофе, курили, ежились в куртках и притоптывали озябшими ногами... Потом мили за две-три раздались первые залпы заградительных батарей.

Запрокинув голову, Хелен посмотрела вверх. Прожектора разбавили гущу тьмы, но вместо неба она увидела вздымающуюся стену башни. Сквозь волосы чувствуя жесткую дверь, она представила, как безжалостной грудой камней и цемента обрушится кладка. Казалось, уже сейчас башня качается и кренится.

«Что я здесь делаю? – пришла внезапная мысль. За ней другая: – Где Кей?»

Хелен неловко вскочила.

– Что такое? – спросила Джулия.

– Мне страшно. Я не хочу здесь оставаться. Простите...

– Все в порядке. – Джулия согнула ноги. – Мне тоже страшно. Помогите подняться.