Два шпиона в Каракасе - Мойзес Наим

Моника приехала в студию, так и не справившись со своим угнетенным состоянием. Там сразу заметили ее отсутствующий вид, вялость… Может, она заболела?

– Все нормально. Просто устала, только и всего, – поспешила объяснить она.

В ближайшие недели Моника слегка снизила критический накал своих репортажей. Она не поддерживала линию правительства, но старалась дважды подумать, прежде чем выступить с очередным разоблачением. И непременно представляла и официальную версию событий, чтобы избежать обвинений в необъективности. И чтобы ее не убили. С каждым днем она становилась все более строгим цензором для себя самой.

Тем временем неизвестный частный продюсер купил телеканал, на котором работала Моника. Когда канал успели выставить на продажу? Кто именно стал его новым хозяином и откуда у того человека взялись такие деньги? Как ей отвечали, речь шла об акционерном обществе. Отныне все сотрудники должны были приспосабливаться к новым требованиям и выполнять новые распоряжения начальства, которые предполагали постепенное изменение направленности информационных программ Моники Паркер и всей сетки передач. “Очень уж подозрительно все это выглядит”, – думала Моника, но знала, что руки у нее связаны.

Предчувствия ее не обманули. Уго выиграл выборы с большим перевесом голосов и мог еще шесть лет править страной по своему усмотрению. Но теперь власть его стала во много раз крепче: достаточно сказать, что большинство депутатов Национальной ассамблеи носили красные футболки. Сотни алькальдов и губернаторов с энтузиазмом поддерживали политику Чавеса. К тому же история с забастовкой нефтяников закончилась самым выгодням для Чавеса образом – он стал всесильным владельцем курицы, несущей золотые яйца и дающей достаточно денег на революцию.

– Я чувствую себя рядом с вами совсем крошечным, – говорил Чавес, выступая, как всегда, с Народного балкона в тот же день, когда победил на выборах. – Потому что вы – колосс двадцать первого века, вы – великий венесуэльский народ.

Эва, Маурисио, Фидель, Пран, Моника и вся Венесуэла слушали речь Чавеса по телевизору, но испытывали при этом разные чувства, каждый воспринимал ее со своей точки зрения и в зависимости от своих интересов и жизненных планов.

Моника пережила ужасную неделю. Она призналась Эве Лопес во время их традиционного ужина в пятницу после занятий йогой:

– Мои дела идут все хуже и хуже. Мне совсем не дают говорить, высказывать свое мнение, каждая передача подвергается цензуре. Я ничего не могу с этим поделать, но ведь и уйти из редакции – тоже не выход.

Эва в очередной раз посоветовала ей на какое-то время уехать из страны, даже напомнила про планы Моники совершить путешествие по Индии.

– Я не могу бросить отца, – объяснила Моника, хотя до сих пор так и не рассказала подруге историю, стоящую за алкоголизмом Чака Паркера.

На следующий день она решила поехать за покупками вместе с отцом. Ей показалось чудом, что он согласился хотя бы на час выбраться из своей маленькой квартиры и присоединиться к ней. К тому же надо было купить кое-что и для него самого. Шофер вернулся за ними к супермаркету в четыре часа дня, но Чак Паркер, погрузив пакеты в машину, решил отпустить его, дав ему немного свободного времени, и сам сел за руль. Моника не стала с ним спорить, наоборот, ее порадовало и то, что отец проявил хоть какую-то инициативу, и то, что он был трезв и мог управлять машиной.

Когда они подъехали к дому и уже собирались выгружать из багажника покупки, Моника увидела трех высоких, сильных и строго одетых мужчин, которые подошли к ним и предложили “помочь донести пакеты”. Моника не успела ничего ответить. Ее била дрожь. Она уже знала, кто они такие, уже знала, что сейчас произойдет.

Эва и Маурисио приехали в церковь по отдельности, но почти одновременно. Поблизости уже стояли десятки роскошных автомобилей. Одетая в черное Эва первой увидела Маурисио, тоже облаченного в строгий траур. Она сочла за лучшее не подходить к нему сейчас, тем не менее и прятаться не собиралась. Она села на одну из последних скамей, откуда могла составить полное представление о том, как реагировало общество на это убийство.

Днем раньше Моника Паркер послала ей на телефон звуковое письмо. Она кричала, словно прося о помощи: “Его убили! Его убили!” Казалось, в тот миг совсем потерявшая голову Моника пыталась сделать невозможное – осознать то, что только что случилось у нее на глазах. Сначала она увидела, как они вышли из автомобиля. Их было трое, и все были одеты практически одинаково, все трое шагали слаженно и с одинаковой угрозой во взгляде, но никто из них не командовал остальными. По их повадке и манере речи Моника легко определила, что это военные.

– Давайте мы вам поможем, Моника Паркер, – предложил один, протягивая руки к магазинным пакетам, которые она уже достала и собиралась отнести домой.

Позднее, прокручивая в памяти эту сцену, Моника жалела, что не вела себя осторожнее и предусмотрительнее – тогда, возможно, отец остался бы жив, но…

– Нет, сеньоры, помощь нам не нужна, – ответила Моника сухо, и тогда второй мужчина подошел к ней сзади, схватил за талию так, что она не могла пошевелиться, и сказал:

– Из-за вашего язычка у вас будут неприятности, понятно? – Вы меня не запугаете, если вас послали сюда с такой целью.

– Нет, конечно, не с такой, – бросил последний. Они уже успели окружить ее. – Мы только хотим помочь вам, но не только отнести пакеты с покупками, на это у вас и без нас сил хватит, правда ведь? Мы хотим помочь вам убраться из Венесуэлы.

Моника словно окаменела. Она чувствовала, как три пистолета уперлись ей в поясницу.

– Вы похожи на ядовитую змею, Моника Паркер Медина, – произнес тот единственный, кто называл ее полным именем, и каждое его слово звучало, как камень, падающий на мостовую. – Если вы укусите себя за язык, сразу подохнете от яда, который обычно изливаете на правительство.

Тем временем Чак Паркер вышел из дому и увидел дочь в окружении трех мужчин, собиравшихся, казалось, повалить ее на землю.

– Отстаньте от нее! Leave her alone! – закричал он в бешенстве и достал из кобуры собственный пистолет, который всегда прятал под пиджаком.