Четвертая рука - Джон Ирвинг

Патрик выключил свет. Потихоньку соскальзывая в сон, он пытался представить себе лучшую Мэри, пытался простить ее. Припоминал все ее наиболее положительные черты и свойства: безупречная кожа, естественный светлый цвет волос, разумная, но вполне сексапильная манера одеваться, превосходные зубы. И еще — поскольку Мэри все еще надеялась, что забеременела, — ее отказ от лекарств. Конечно, временами она вела себя по отношению к нему как настоящая стерва, но мало ли что скрывается за человеческими поступками. В конце концов, это ведь он ее бросил! Многие женщины на ее месте вели бы себя куда хуже!

Кто черта помянет… Когда зазвонил телефон, он уже понимал, что это Мэри. Рыдая в трубку, она сообщила, что у нее началась менструация. После полуторамесячной задержки, вселившей в нее надежду. Увы!

— Мне очень жаль, Мэри, — искренне сказал Уоллингфорд. Ему и впрямь было жаль ее. Но в глубине души он испытывал радость, хотя, может быть, и незаслуженную: в очередной раз пуля пролетела мимо.

— Подумать только, ты — и выстрелил вхолостую! — восклицала Мэри в перерывах между рыданиями. — Слушай, давай попробуем еще раз, а? Ну, еще один только разик, Пат! Когда у меня точно будет овуляция.

— Мне очень жаль, Мэри, — повторил он, — но я для этого не гожусь. Мы с тобой уже один раз попробовали — и мне не важно, вхолостую я выстрелил или нет.

— Что-что?

— Ты слышала, что я сказал. Сексом мы с тобой больше заниматься не будем ни под каким видом.

Мэри обрушила на Уоллингфорда поток цветистых выражений и повесила трубку. Впрочем, ее негодование отнюдь не испортило Патрику сон; как раз наоборот. Он прекрасно выспался — впервые с той ночи, когда сладко уснул в объятиях миссис Клаузен, а проснулся оттого, что она зубами надевала ему кондом.

Уоллингфорд еще спал, когда позвонила миссис Клаузен. В Грин-Бее было на час раньше, но маленький Отго уже разбудил мать.

— Мэри не беременна, — поспешил сообщить Уоллингфорд. — У нее начались месячные.

— Ничего, она попросит тебя еще разок оказать ей дружескую услугу. Я бы на ее месте обязательно попросила, — сказала миссис Клаузен.

— Она уже попросила. А я уже отказался.

— Это хорошо, — сказала Дорис.

— Я сейчас смотрю на твою фотографию, — сказал Уоллингфорд.

— Догадываюсь, на какую именно. Маленький Отто что-то лепетал рядом с трубкой.

Уоллингфорд помолчал, представляя себе их обоих. Потом спросил:

— Ты что сегодня надела? И вообще — ты сейчас одета?

— У меня есть два билета на матч — вечером в понедельник, — сказала она.

— Я с удовольствием.

— Это понедельничная игра! «Сихокс» против наших «пэкеров», на стадионе «Ламбо»! — Миссис Клаузен произносила эти названия с глубочайшим почтением, почти благоговейно, но Уоллингфорду они ни о чем не говорили. — Майк Холмгрен возвращается… Мне бы очень не хотелось пропускать такую игру!

— Мне тоже! — воскликнул Патрик. Он понятия не имел, кто такой Майк Холмгрен. Надо будет, пожалуй, навести справки.

— Это первого ноября. Ты уверен, что сможешь освободиться?

— Смогу! — твердо пообещал Уоллингфорд. Он очень старался, чтобы голос его звучал радостно, хотя, если честно, был огорчен: ведь придется ждать до ноября, чтобы снова с нею увидеться! А сейчас только середина сентября… — А ты не могла бы раньше приехать в Нью-Йорк? — спросил он.

— Нет. Я хочу пойти на матч вместе с тобой, — ответила она. — Я потом тебе все объясню.

— Да не надо мне ничего объяснять! — в панике воскликнул Патрик.

— Я рада, что тебе понравилась фотография. — Она резко сменила тему.

— Очень! И то, что ты со мной вытворяла, — тоже очень!

— Ладно, скоро увидимся. — И миссис Клаузен повесила трубку. Даже не попрощавшись.

Утром на обсуждении сценария следующей передачи Уоллингфорд старался не думать о том, что Мэри Шаннахан ведет себя как женщина «в критические дни» и даже хуже, но впечатление было именно такое. Для начала Мэри набросилась на одну из сотрудниц по имени Элинор. По каким-то своим причинам эта Элинор переспала с одним из студентов-практикантов, и теперь, когда студент давно уже вернулся к занятиям в колледже, Мэри обвиняла ее в «совращении младенца».

Только Уоллингфорду было известно, что до того, как он — по собственной глупости — согласился сделать Мэри ребенка, она уже подкатывалась с подобной просьбой к этому самому практиканту. Парнишка был симпатичный да и соображал неплохо — во всяком случае, не поддался Мэри. Патрику было даже приятно, что так получилось; он радовался и за Элинор, и за самого мальчика, которого летняя практика, безусловно, обогатила ценнейшим опытом. (Элинор была одной из самых старших замужних женщин в редакции.)

И только Уоллингфорд понимал: на самом деле Мэри глубоко наплевать на то, что Элинор спала с этим мальчишкой, — просто у нее мерзкое настроение из-за месячных.

Неожиданно Патрику захотелось взять первое попавшееся задание и свалить куда-нибудь подальше от любимых коллег и от Нью-Йорка. Он сказал Мэри, что готов поехать куда угодно, при условии что она не станет его сопровождать. (Мэри уже предлагала это — когда у нее начнется овуляция.)

Он также предупредил свою начальницу, что в ближайшем будущем ему понадобится один свободный день — когда он не возьмет никаких заданий и не сможет вести вечернюю программу, ибо в этот день, первого ноября 1999 года, он во что бы то ни стало намерен присутствовать на футбольном матче в Грин-Бее, штат Висконсин.

Кто-то (видимо, Мэри) тайком сообщил ребятам из спортивного отдела телекомпании Эй-би-си, что Патрик Уоллингфорд намерен быть на этом матче, и тамошние журналисты, естественно, попросили «бедолагу» подойти к их кабинке на стадионе во время прямой трансляции. («Зачем было отказываться от двухминутного появления на экране перед несколькими миллионами зрителей?» — заметила Мэри.) Патрика спросили, не хочет ли он прокомментировать ход игры. А кто-то из сотрудников Эй-би-си поинтересовался, знает ли Патрик, что телесюжет со львами, переснятый на видео, продавался почти также успешно, как кассета с подборкой самых крутых эпизодов Национальной футбольной лиги?

Да, Уоллингфорд это знал. И вежливо отклонил предложение посетить кабинку комментаторов из Эй-би-си, объяснив это тем, что придет смотреть игру «с одной своей знакомой». Имени Дорис он упоминать не стал. Наверняка во время матча они попадут в объектив телекамеры, ну и ладно. Пару раз махнет телезрителям культей — пусть увидят, если им так хочется его обгрызенную левую конечность, или «четвертую руку». Почему-то ее хотели увидеть даже футбольные фэны.

Может быть, именно из-за увечной руки Уоллингфорд и стал получать исполненные энтузиазма ответы от государственных телекомпаний с предложениями сотрудничества, тогда как общественные радиокомпании и факультеты журналистики в университетах Большой Десятки молчали. Его предложениями заинтересовались буквально все отделения студии PBS. И в целом Патрика обрадовала такая реакция: у него будет работа, может быть, даже интересная.