Нюрнберг - Николай Игоревич Лебедев

и выстрелил. Тэд почувствовал тупой удар в живот и повалился наземь.

Немедленно отреагировал на происходящее и Волгин. Вспышка взорвавшейся ракеты озарила Франца, и капитан уложил его одним выстрелом.

Из-за валуна, за которым притаились Хельмут и Зайцев, раздалась автоматная очередь.

– Зайцев! – крикнул Волгин. – Как же ты против своих-то, а?

– Свои – это кто?

– Да вся наша страна!

– Ты страну и власть не путай! – огрызнулся в ответ лейтенант. – У тебя хотя бы брат есть, а у меня в тридцать седьмом всю семью под нож пустили!.. Эта власть твоя у меня всех отняла!

Волгин закрыл глаза. Он понимал, что такое потерять всех. Собравшись с силами, крикнул:

– А при чем тут девочка и Лена? Помоги им! Ты же хорошим парнем был, Зайцев!..

– Да пошел ты!

Зайцев и сам не знал, на кого сейчас больше злится – на Волгина или на тех, кто поломал всю его жизнь, а может, на себя. Он понимал, что игра проиграна. Да и игры-то не было, были отчаянные метания растерявшегося в беде человека: после того как родителей и старшую сестру обвинили в шпионаже в пользу Японии и увезли в неизвестном направлении, Зайцев только и мечтал о мести; а вот как отомстить и кому, не представлял.

Все изменило нападение Гитлера на СССР.

В первые же дни войны Зайцеву попала в руки листовка – их разбрасывали с самолетов на прифронтовые территории. В листовке говорилось, что каждому, кто добровольно сдастся в плен, будет дарована жизнь, и предлагалось вести подрывную работу против советской власти. При первой же возможности он переметнулся к немцам и добился, чтобы его отправили в школу абвера. Если уж мстить, то по-крупному.

Однако поначалу Зайцева ждало разочарование. Он готовился к большим диверсиям в советском тылу, а дело кончилось рутиной: ему придумали «легенду» и забросили в прифронтовую зону с чужими документами, под чужим именем, потому что с рождения и до войны никакой он был не Зайцев, а Земцов, просто обычный парень – Леня Земцов.

Он без сучка и задоринки прошел все проверки и в самом конце войны попал в группу переводчиков в штаб; через него шли сверхсекретные документы, которые могли изменить баланс сил и склонить чашу весов в сторону Германии, а он все ждал, когда же на него выйдут немецкие «хозяева». Однако никто не появлялся.

Летом 1945-го, узнав о готовящемся трибунале, Земцов-Зайцев проявил инициативу и всеми правдами и неправдами добился, чтобы его отправили в Германию. Помогли отличное знание немецкого и безукоризненный послужной список.

Он не знал, что будет делать в Нюрнберге; никакого плана у него не было. Единственное, в чем был уверен Земцов: он найдет возможность уйти на Запад. Надо только улучить момент.

С огромным трудом и большим риском он вышел на гитлеровское подполье. Хельмут поначалу не слишком доверял ему, но затем, получив несколько полезных донесений, сменил гнев на милость и даже пообещал, что по окончании главной операции – освобождения заключенных из тюрьмы – поможет получить новые документы и скрыться.

Теперь Земцов осознавал, что и этим планам не суждено сбыться. Он погибнет дурацкой смертью и останется в глазах бывших сослуживцев предателем Зайцевым, никто так и не узнает не только его историю, но даже и настоящее имя. Вот что такое горькая ирония позаимствованной судьбы.

– Хельмут! – раздался голос Лены. Прильнув к заколоченному окну, она пыталась помочь Волгину. Она надеялась, что еще есть шанс остановить разъяренного зверя. – Хватит. Я прошу тебя!.. Давай поговорим!

Хельмут с ненавистью оглянулся на сторожку. Его колотила нервная дрожь, в висках стучало от боли и обиды. Она еще смеет просить о чем-то!.. Предательница, подлая предательница!

Он извлек из кармана ключ, которым был заперт замок наружной двери, и швырнул Бруно.

– Пристрели ее! – распорядился он.

Бруно перебежками двинулся к двери.

Волгин перекатился из-за ствола дерева к поленнице меж двух могучих сосен; в движении он подхватил гранату, валявшуюся подле убитого гитлеровца, и его автомат. Хельмут дал очередь, но поздно – Волгин уже укрылся за поленницей, выдернул чеку и швырнул гранату.

Раздался взрыв. Бруно вскинул вверх руки и замертво повалился рядом с мотоциклом, приставленным к стене сторожки.

Выпущенные Хельмутом пули взметнули над поленницей фонтанчики деревянных брызг. Волгин переждал и ответил.

– Хельмут! – взмолилась Лена. – Не надо больше. Все кончено!

В ярости Хельмут огляделся по сторонам.

Из-за бревенчатого бруствера выглядывал ствол пулемета, но до него еще надо было добраться.

– Хельмут, я тебя прошу!.. Остановись!

Он направил ствол автомата в топливный бак мотоцикла и прошил его насквозь. Из пробоин хлынула вязкая, дурно пахнущая жидкость, шальная пуля высекла искру – могучий язык пламени рванулся вверх, облизывая стену и мгновенно загоревшийся край крыши.

Тем временем Хельмут, хромая, перемахнул через бруствер и перезарядил пулемет. Как только Волгин бросился от поленницы к дому, отсек ему дорогу пулеметной очередью, заставив вернуться обратно.

– Ты этого хотел? Смотри.

– Отпусти их!

– Ну уж нет. Красиво горит, а?..

Волгин вновь попытался выбраться из укрытия, но тщетно: Хельмут загнал его назад новой очередью.

– Когда-то я жег книги в Берлине. Это было зрелище! Гора из книг, и все они пылают. И мы подбрасывали в костер еще и еще. Незабываемо. Ты когда-нибудь жег книги, русский?

Волгин не отвечал. Кусая губы, он наблюдал за тем, как неумолимо расползается огонь по деревянному строению. Черные клубы дыма вырывались из-под крыши и уходили вверх, в раскачивавшиеся от жара разлапистые ветви сосен. Хвоя на ветках тоже начала заниматься. Изнутри донеслись крики.

– Понимаю. Ты никогда не жег книги. А людей? Ты когда-нибудь сжигал живьем тех, кто тебя предал? Ах, ну да, конечно, ты же великодушный, ты все прощаешь… А я вот другой, извини!

Счет шел на секунды. Запрокинув голову, Волгин прислушивался к биению собственного сердца. Он не знал Хельмута. Не знал, как можно его переубедить, и возможно ли это сделать вообще. Он лишь понимал, что это человек сильный, матерый, вокруг пальца его не обвести. Выбора нет. Надо идти ва-банк. Жизнь за жизнь. Вернее, за две жизни.

– Молот, давай поступим так. Ты отпускаешь девочку и Лену, а я сдаюсь. Делай со мной что хочешь, только выпусти их.

Он переждал несколько секунд, чтобы противник осмыслил услышанное, а затем поднял руки и вышел из укрытия. Медленно склонился и положил автомат на землю. Теперь он был безоружен.

Хельмут с интересом наблюдал за его действиями. Чего-чего, а этого он не ожидал. Неужели этот русский так наивен и действительно полагает, что Хельмут отпустит Лену после