Новейшая оптография и призрак Ухокусай - Игорь Мерцалов

Видя в упыре более опасного противника, усатый повернулся к нему, но тут из коридора сама собой вылетела сверкающая рапира и прыгнула в руку Сударого. Вслед за ней, словно привязанная невидимой нитью, вкатилась в приемную, стуча об пол, бутыль темного стекла. Это обстоятельство явно сбило с толку усатого негодяя, и он не успел пронзить Персефония, который закрыл собой Вереду.

Непеняй Зазеркальевич без промедления сделал глубокий выпад. Бутылка рванулась вслед за рапирой и стукнула оптографа по щиколотке. Усатый успел защититься. Кладенец и рапира сошлись с мелодичным звоном. Послышался крик:

— Полиция, всем стоять!

Но на него никто не обратил внимания.

Усатый ринулся в атаку. Один за другим наносил он рубящие удары, быстро перемещаясь из позиции в позицию. Краем сознания Сударый отметил, что противник ловко отгородился им от окна, через которое могли стрелять, и теснит его, явно намереваясь выскочить в коридор. Судьба подельников его уже не интересовала.

— Никому не двигаться, иначе стреляю! — взывал голос снаружи, и вновь безрезультатно.

Персефоний, подхватив с пола валявшуюся поблизости трость Сударого, попытался прийти на помощь, но кладенец без малейшего затруднения перерубил импровизированное оружие и едва не достал чудом увернувшегося упыря. Непеняй Зазеркальевич воспользовался моментом для нового выпада, однако усатый оказался прекрасным фехтовальщиком, и сталь вместо плоти прошила воздух. Плавно уйдя от укола, обратным движением колдун рубанул по клинку Сударого, однако, к немалому его изумлению, рапира выдержала.

Непеняй Зазеркальевич подцепил его клинок своим, отвел в сторону и всадил острие в плечо неприятеля.

Тот побелел и выпустил жезл из ослабшей руки, однако рана его не остановила. Добившись видимой победы, Сударый на миг утратил контроль над событиями. Угроза устранена, враг повержен — что же дальше?

Для усатого мерзавца такой вопрос не стоял. Качнувшись вперед, он здоровым плечом едва не сбил Сударого с ног и метнулся в коридор. Совсем рядом грянул выстрел. Быстро оглянувшись, Непеняй Зазеркальевич увидел, что человек в штатском, но со свистком на груди и с «пуганом» в руке, с окровавленным левым предплечьем, уже стоит в приемной, а перед ним падает зомби, которому пуля перебила ногу.

Оба других нападавших пребывали в бессознательном состоянии, и Сударый с Персефонием устремились в погоню, которая, однако, долго не продлилась. Когда колдун в поисках помещения, из которого можно было бы выскочить наружу, заглянул в лабораторию, на него обрушился ураган гнева в лице Переплета.

Усатый шатнулся, ударился раненым плечом о стену, вскрикнул, неимоверным усилием отбросил домового — и тут перед лицом его возникло сверкающие острие.

— Не двигаться! — строго приказал Сударый.

В антрацитово-черных глазах колдуна читалась только ненависть. Отчего-то совершенно уверенный, что оптограф не нанесет смертельного удара, он вытянул левой рукой из кармана своей неброской шинельки какой-то медальон, наверняка заряженный самыми скверными чарами.

Но тут, хотя Сударый не шевельнул ни единым мускулом, клинок неожиданно подался вперед — вернее, просто удлинился — и окровавил колдуну ухо. Это почему-то потрясло усатого негодяя куда больше, чем ранение и провал операции.

Между тем Переплет, ни о чем не думая, пружинисто вскочил на ноги и снова бросился на врага. Со страшным криком «убью!» он чрезвычайно высоко подпрыгнул, ухватил колдуна за плечи и… укусил за другое ухо. После чего, словно сам испугавшись своего неожиданного поступка, буквально свалился на пол и отпрыгнул, недоуменно глядя на противника, в то время как тот точно так же таращился на него самого.

Немой сцене положил конец Персефоний, который, сказав: «Позвольте-ка», — мягко отодвинул Сударого и от души врезал колдуну в челюсть.

Де Косье не услышал выстрела, а вот извозчик услышал, да и лошадь тоже, так что остановилась как вкопанная саженях в тридцати от сударовского ателье.

— Извиняйте, барин, приехали.

— Что? Почему?

— Можете не платить, только дальше не едем. Очень нужно — пешком идите. А я полицию вызову, — добавил он и полез под тулуп за свистком.

— Зачем полицию? — встрепенулся де Косье, но тут разглядел, что дверь в ателье его проклятого конкурента высажена, несколько окон выбиты и вроде бы кто-то лежит. Он безнадежно опоздал…

Или еще нет? Стражей порядка пока не видно, значит, можно зайти, а там как знать, не подвернется ли бутыль с Ухокусаем? Сунуть ее в карман и удалиться, чтобы спокойно уничтожить предметного призрака, или разбить на месте…

— Ах да, полиция, конечно, — кивнул де Косье и соскочил с возка.

Народу к тому времени поблизости, естественно, не осталось, а иллюзии развеялись. Слыша, как льется за спиной тревожная трель, оптограф подбежал к дому. Опасливо косясь на человека с жезлом, лежавшего около оградки палисадничка, шагнул в дверь. Шарахнулся от распростертого подле входа мохнатого волколака и только потом разглядел результаты погрома.

В развороченной приемной, кроме оборотня, лежали еще две фигуры, зато все сотрудники ателье, хотя и помятые, были на ногах. Сударый держал наготове рапиру. Бледная девушка-секретарша прижимала к себе какую-то коробку. Хмурый дворник грозил обломком черенка усатому типу, руки которого как раз скреплял за спиной наручниками человек в штатском.

Чуть поодаль стоял домовой, почему-то яростно трущий рукавом губы и периодически отплевывающийся. Де Косье это особенно бросилось в глаза, потому что он никогда не слышал, чтобы домовые плевались.

— Я опоздал, — заговорил он; странно, но заготовленные фразы никак не складывались, с языка срывались только их обрывки: — Хотел предупредить… Слухи дошли…

Думал при этом де Косье совсем о другом: по крайней мере один из погромщиков арестован, значит, имя заказчика уже можно считать раскрытым, а в том, что Молчунов выдаст Франтуана, никаких сомнений быть не может. Сколь бы крепко сын ни держал на крючке этого господина, перед опасностью быть обвиненным в уголовном преступлении тот конечно же дрогнет. Ну а сыну ничего не останется, кроме как рассказать об интересе Кривьена!

Поэтому де Косье, говоря, бдительно обшаривал помещение глазами. Тут ли Ухокусай? Без чудесных очков понять это было бы трудно даже в обычной обстановке, не говоря уже о разгроме, но, во всяком случае, бутыли-ловушки нигде не вид…

Ах нет, очень даже видно! Вот она, лежит себе у ног Непеняя Зазеркальевича, а тот и ухом не ведет. Мог бы сообразить: вот-вот прибудет полицейское подкрепление, от Ухокусая нужно немедленно избавляться…

— Какие слухи, мсье? — очень кстати спросил Сударый.

— Самые нелепые! — воодушевленно воскликнул де Косье, выразительно указывая глазами на полицейского, который, по счастью, на почтенного оптографа не смотрел: его занимали другие погромщики, похоже, всего лишь раненые, а не убитые; ну, теперь даже самой слабой надежде, что участие Молчунова не раскроется, конец! — Вообразите, в народе поговаривают, будто кто-то из нас, оптографов, прячет Ухокусая! То есть, я хочу сказать, призрака Свинтудоева. Знаете, я ни на секунду не поверил, будто эти бредни могут иметь какие-то последствия, но на всякий случай решил все же предупредить вас… Но, к сожалению, опоздал…