Проданная - Кира Шарм

Я не сильная.

Такой силы во мне нет. Нет и никогда не будет. Потому что такое выдержать невозможно! Никто бы не смог!

И все же…

Отец всегда говорил, нужно переступать через свой страх. Идти вперед. Подниматься. Даже когда тебя выкручивает от страха и боли. Только тогда дойдешь.

Нет. Я не смогу. Я не выдержу.

И не вырвусь.

Останусь его подстилкой, если еще раз увижу. Не смогу сбежать снова.

Он — моя паутина. Моя воронка, в которую затягивает. Даже если знаю, что пропаду.

— Роман, — подхожу к нему так близко, что даже слышу, как от огромного тела исходит жар. — Возвращаемся обратно.

Пусть. Пусть нет во мне такой силы. Пусть это меня сломает.

Но я никогда не смогу себя просить, если этот крохотный шанс есть. Никогда.

Ничего не говорит. Не спрашивает.

Просто молча кивает, резко разворачивая яхту.

Яхта несется так быстро, что приходится впиться руками в поручни бортика. Голова кругом, кажется, я сейчас просто свалюсь.

А еще…

Там, вдалеке, в порту, который уже начинает виднеться, я вижу одинокую фигуры.

И кажется…

Знаю, этого не может быть! Как бы он догадался?

Но сердце стучит так, что гул стоит в ушах.

Потому что кажется, что это он.

Он ждет меня там, на берегу.

Нервно расхаживая своей тяжелой поступью.

— Там… Стас, — еле выдыхаю, подходя к Роману.

Это он. И правда он! Его черты уже различимы!

И сердце падает куда-то в самый низ.

Ему не все равно! Он примчался! За мной!

— У нас проблемы, принцесса! — Роман запрокидывает голову и начинает хохотать. — Лучше бы ты думала быстрее. Лучше было бы вернуться, пока Стас не заметил, что ты исчезала.

Проблемы?

Ничего не понимаю!

Разве проблема в том, что он помчался меня искать?

Разъяренный Санников — та еще опасность, это верно. Неизвестно еще, как он себя поведет! Но это все — такие мелочи на самом деле! Черт, да я готова обо всем забыть и броситься вплавь сейчас к нему!

— Я первый, — резко бросает Роман, когда мы добираемся до берега. — Пойдешь, когда он успокоится.

Трясу головой. Я не согласна. Мне нужно посмотреть ему в глаза и услышать правду как можно скорее!

Ожидание приговора хуже смерти. Это я сейчас очень хорошо понимаю.

И с каждой секундой силы во мне все меньше…

— Я сказал, пойдешь потом, — огромная рука, словно пушинку отодвигает, отстраняя меня.

Роман спускается неторопливо. Степенно.

А мне остается лишь в нетерпении кусать губы.

Все равно не выдерживаю. Бросаюсь вслед за Романом. И замираю, когда сокрушительный удар в челюсть буквально валит его с ног.

Даже не представляю, что эту глыбу можно ударить с такой силой!

Но Стас даже не морщится, просто заносит кулак еще раз.

— Я твой друг, твой, мать твою, брат, Стас! Я не буду с тобой драться! Но я дал слово ее отцу. А слово для меня — это святое, ты же знаешь.

— Знаю, — кулак замирает в воздухе. — Но и ты, брат, не обижайся. На хрен взорву твой яхту.

Роман что-то еще пытается сказать, но Санников уже оттискивает его в сторону. Со своего пути.

Вмиг оказывается рядом. Прижимает так, что трещат ребра.

— Я плохо объяснил, Софи-ия? — рычит прямо мне в лицо. — Плохо? Ты моя! Теперь уже — моя, без шансов. Твои шансы все кончились! Я же из-под земли тебя найду! Теперь королевой подвала моего будешь! Наручниками прикую! Не выпущу! Охрану выставлю! И трахать буду, не слушая, как ты молишь о пощаде!

— Стас!

— Тс-с, — водит пальцем по щеке, безумно нежно, с силой, до боли сжимая подбородок. — Молчи. Лучше молчи сейчас, Софи-ия! А то я решу, что со сломанными ногами тебе будет лучше. Тогда не сбежишь. В машину! Быстро!

И не отпускает.

Прижимает еще сильнее.

Вдавливает в себя.

Дыханием — рваным, со свистом кожу мою обжигает.

И взгляд этот. Безумный. Полыхающий. По глазам, по лицу моему бегает, скользит. Безумно. Лихорадочно. С яростью и болью мучительной.

И, черт. Я верю. Верю этим глазам.

Верю больше, чем официальным бумагам.

Так не смотрят, если не умирают от одной мысли расстаться, потерять. Не смотрят!

— Стас…

— Молчи. Молчи, принцесса. Пока я держу еще себя в руках.

Подхватывает на руки, на плечо забрасывает. Совсем не нежно. Уцепиться рукам и за рубашку приходится, чтоб не свалиться вниз.

Запихивает на заднее сидение, усаживаясь рядом.

Рывком — к себе на колени. И снова — до хруста в ребрах к себе прижимает.

И пусть рычит. Пусть челюсти сжаты, ноздри раздуваются так, что чуть не вылетает огонь. Пусть полыхает этим взглядом, что от ярости до костей пробирает.

Я все равно расплавляюсь и млею.

От того, как нежно при этом гладит, проводит ладонями по спину. От того, что в глазах, там, глубоко, за яростью его плещется.

— Дурочка, — тихо, хрипло, прижимаясь лбом к моему. — От меня уже не сбежишь. Никогда не сбежишь, Софи-ия!

Эх, Санников. Мне, чтоб от тебя сбежать, собственное сердце с мясом вырывать приходится. Саму себя ведь рядом с тобой оставляю.

Резко вытаскивает из машины, когда добираемся. Буквально волочит за собой, ухватив за руку.

Не успеваю за его широким, размашистым шагом.

Замечает, подхватывает на руки, ногой почти выбивает входную дверь.

— А вот теперь поговорим, Софи-ия, — опускает на пол.

Дышит тяжело.

И уж точно не от тяжести моего тела.

— Поговорим! — дергает на себя за талию.

Вся нежность вдруг рассеивается в один миг.

— Что это ты себе надумала?

А мне спокойно вдруг становится. Так спокойно, будто все наладилось. Будто все хорошо. Будто я дома.

Только теперь замечаю, какой он взъерошенный.

Волосы густые во все стороны торчат.

Рубашка растрепана, пуговицы сверху отлетели.

А пол… Почему под ногами что-то белое? Откуда?

Боже!