Людовик XIII - Екатерина Глаголева

Сцена с превосходными декорациями превратилась в огромный, великолепно украшенный зал, освещенный шестнадцатью люстрами. Для королевы поставили трон, прочие дамы расположились в креслах по обе стороны. Анна открыла бал в паре с Гастоном. Танцы продолжались еще долго; дамы и кавалеры соперничали роскошью нарядов. Стоя у стены, на зрелище хмуро взирали пленные испанские военачальники и командиры немецких наемников; их специально привезли из Венсенского замка, чтобы ослепить блеском и дать понять, что Францию не победить.

Конечно, это был блеф. Тогда же, в сентябре, кроканы Перигора выиграли сражение против королевских войск, разбив полк Вантадура. Две сотни выстояли против трех тысяч солдат! Грельти устраивали ловушки, но он ловко их обходил. Солдаты начали вырубать лес, но это не дало результатов, только еще больше разозлило местное население. Рассказы о победах «лесных братьев» передавали из поселка в поселок, и к ним сбегали все оказавшиеся «вне закона». А ведь Перигор лежит между столицей и границей с Испанией! Мало того что войска приходится отзывать с фронта, так эти разбойники, того и гляди, начнут нападать на обозы, предназначенные для снабжения армии! Ришельё решился вступить с ними в переговоры: оценив по достоинству их храбрость и боеспособность, он предложил им полную амнистию при условии, что они вольются в армию короля. Пьер Грельти получит патент капитана и будет командовать полком из своих людей, но только сражаться они будут… в Италии. Предложение было заманчивое, но Грельти не торопился его принять.

Между тем в Испании крестьяне тоже бунтовали. Мятеж в Барселоне в июне 1640 года был жестоко подавлен. Стране не хватало единства: Кастилия и Арагон обладали собственными правительствами и законами; более того, Арагон подразделялся на три автономных края: собственно Арагон, Валенсию и Каталонию. Когда каталонцы попросили Филиппа IV доверить им оборону страны и вывести кастильские войска, Оливарес, не любивший их, отказал в резкой форме. Тогда кортесы Каталонии решили обратиться к королю Франции. Ришелье прислал к ним инженера и дипломата дю Плесси-Безансона. 16 декабря 1640 года тот подписал договор о союзе с кортесами, организовал оборону Барселоны и в январе с помощью местного ополчения отбил штурм испанцев, которые отступили в Таррагону. 23 января кортесы объявили Филиппа IV низложенным и избрали Людовика XIII графом Барселонским.

Одновременно произошла революция в Португалии, опасавшейся лишиться остатков независимости. Официально этой страной правила от лица Филиппа IV вице-королева Маргарита Савойская, но в действительности власть была у статс-секретаря Васконселлоса, крайне непопулярного из-за своей жесткой политики. Национальная партия сложилась вокруг герцога Браганского. Сам он был безвольным человеком и не стал бы устраивать переворотов, но его супруга Луиза Франсиска де Гусман мечтала сделаться королевой. Когда в конце года герцога вызвали в Мадрид, его сторонники вынудили его объявить себя вождем восстания. 1 декабря заговорщики ворвались во дворец, перебили испанскую стражу и умертвили Васконселлоса. Герцога провозгласили королем под именем Жуан IV. Кортесы признали его избрание, португальские полки ему присягнули.

В январе 1641 года новоявленный король отправил посольство к Людовику XIII, и 1 февраля страны договорились вести войну с Испанией до победного конца: Франция направит корабли в помощь португальскому флоту и постарается уговорить своих союзников-голландцев вернуть Португалии колонии, захваченные в Бразилии; Жуан IV не станет вести переговоров с Филиппом IV без согласия Людовика XIII и его союзников. (Испания ничего не смогла противопоставить этому союзу; пока кардинал-инфант получал противоречивые приказы касательно переправки войск в метрополию, драгоценное время было упущено.)

Это была неслыханная удача: несомненно, Провидение выступало на стороне Франции. Однако необходимо принять меры, чтобы то, что случилось в Испании и Португалии, не повторилось здесь. 21 февраля Людовик XIII издал эдикт, запрещавший парламентам вмешиваться в дела государственной администрации. «Мы считаем необходимым упорядочить систему правосудия и показать нашим парламентам, как законно пользоваться властью, которой их наделили прежние короли, и мы озабочены тем, чтобы задуманное на благо народа не привело к противоположным результатам, как может случиться, если чиновники, вместо того чтобы удовольствоваться властью, позволяющей им держать в своих руках жизнь людей и имущество наших подданных, захотят заняться управлением государством, что составляет исключительную компетенцию государя».

Колесо Фортуны сделало новый оборот. В марте 1641 года кардинал-инфант писал из Фландрии своему брату Филиппу IV: «Если война с Францией должна продолжаться, у нас не будет никакой возможности перейти в наступление. Испанская и императорская армии столь малочисленны, что не в силах ничего предпринять. Остается только одно средство: найти себе сторонников во Франции и пытаться с их помощью склонить Париж к благоразумию».

Четыре года, предоставленные в августе 1637-го графу де Суассону на вольное житье, давно истекли, но он и не думал возвращаться из Седана в Париж. При этом он оставался министром двора; некоторые его распоряжения, сделанные в этом качестве, вызвали неудовольствие Людовика XIII. Не соблюдая договор, граф рисковал лишиться своих должностей и высоких постов (например, как губернатор Дофине он получал 150 тысяч ливров годового дохода), а также аббатств (еще 40 тысяч ливров). Но это еще не самое неприятное: в начале декабря арестовали некоего Ларишри, посланного из Англии в Гиень, к маркизу де Лафорсу, с письмами от Субиза и герцога де Лавалетта, планировавших взбунтовать гугенотов; арестованный показал на допросе, что Лафорс состоял в переписке и с Суассоном. Если и теперь, узнав от короля об этих обстоятельствах, граф не явится в Париж, ему грозит обвинение в оскорблении величия.

«Если я виноват, пусть со мной поступят со всей суровостью, — отвечал Суассон из Седана 18 декабря 1640 года. — Если же обнаружится моя невиновность, в коей я совершенно уверен, молю Ваше величество покарать пред всеми тех, кто меня обвиняет. На коленях прошу Вас явить пример Вашей справедливости и доброты, чтобы Вы знали о моей полнейшей преданности и явили мне всё, на что дали повод надеяться в Вашем письме. Вера моя нерушима, особливо в отношении Вашего величества; мне больно, что Вы еще настроены против меня, а потому смиреннейшим образом умоляю Вас высказать все обвинения без остатка и соизволить выслушать Кампьона (конфидент графа, доставивший письмо в Париж. — Е. Г.)». Другое письмо, адресованное Ришельё, было выдержано в совершенно ином тоне: граф гордо заявлял, что уверен в своей невиновности и требует передать дело на рассмотрение Парижского парламента — самого сурового суда в королевстве. Уязвленный Ришельё ответил Александру Кампьону, что если граф хочет погибнуть, то он на верном пути. Получив этот ответ, Кампьон немедленно выехал… в Брюссель, где герцогиня де Шеврез занималась своим любимым делом: плела сеть заговора против кардинала, отправляя шифрованные послания в разные уголки Европы.