На линии огня - Артуро Перес-Реверте

Бескос не знает, кто берет верх, не знает, где Маньас, Тресако и остальные парни из его отделения. Живы ли? Он не думает о них – он вообще ни о чем не думает. Подходя к подножию склона, он прочел «Отче наш», и это было последнее осознанное действие, а дальнейшее потонуло в безумии. Разума теперь остается лишь на то, чтобы уворачиваться от ударов и слышать, как с жужжанием проносятся мимо пули. Он мечется среди скал, спотыкаясь о кусты, тычет штыком перед собой и у самого лица слышит вскрики.

Голоса, вопли, выстрелы в его сторону. Свои или чужие – но стреляют в него. Чтобы не перебить своих, фалангисты, когда могут, кричат: «Испания, воспрянь!» – но могут не всегда. Стреляющие не кричат ничего, и потому Бескос отцепляет последнюю гранату, срывает кольцо, швыряет ее перед собой и прячется за валун за две секунды до того, как вспышка вырывает из темноты фигуры людей, камни, кусты. Прижавшись к скале, Бескос еще мгновение стоит неподвижно, переводит дух, ловит ртом воздух, чтобы впустить его в легкие, саднящие от усталости, пыли и пороховой гари.

И вдруг все смолкает. На гребне высоты разом, почти мгновенно становится тихо. Слышны только стоны невидимых раненых и испуганные голоса: «Не стреляйте, ради бога! Мы сдаемся! Сдаемся! Испания, воспрянь!» Гремит случайный одиночный выстрел, и взрывается брошенная сверху последняя граната, озаряя беспорядочную толпу бегущих по склону. Взвивается в темноте охрипший, но узнаваемый голос лейтенанта Саральона:

– Прекратить! Не убивать никого! Постройте пленных и укрепите позицию.

Бескос – сердце еще колотится так, будто вот-вот выскочит, – осторожно высовывается из-за валуна, поводя из стороны в сторону винтовкой со штыком. Мало-помалу стихают гулкие удары крови, от которых ломило в висках и болела голова.

На востоке уже разливается слабое синеватое свечение зари – меркнут звезды на дальнем краю небосвода. И на этом фоне яснее вырисовываются очертания скал и фигуры людей – одни с винтовками, зловеще удлиненными жалами штыков, толкают других, которые с поднятыми руками идут вниз по склону.

Две тени, прежде скорчившиеся на земле, теперь поднимаются перед Бескосом:

– Не стреляй, мы сдаемся.

Тот на миг замирает в растерянности, переводя ствол с одного на другого, – патрон дослан, указательный палец соскользнул со скобы на спусковой крючок маузера. В чувство Бескоса приводит прозвучавший где-то рядом знакомый голос Себастьяна Маньаса.

– Клади оружие, снимай ранцы, – приказывает он. – Медленно! Руки вверх, ладони на затылок.

Республиканцы повинуются. На фоне зари четко выделяются две фигуры с поднятыми руками. Бескос, штыком плашмя оттолкнув одну из них в сторону, оборачивается к едва различимому Себастьяну.

– Ты цел-невредим, Себас?

– Ох, мать твою, Сату, до чего ж я рад слышать тебя… И ты жив-здоров?

Бескос, еще не до вполне выйдя из столбняка, ощупывает себя:

– Вроде бы да. А остальные наши?

– Откудова же мне знать… Сейчас подойдут.

Отовсюду, перемешиваясь со стонами раненых, слышатся голоса фалангистов, перекликающихся друг с другом. Заря стремительно набирает силу, в сероватом свете видны теперь вооруженные люди: одни внимательно вглядываются во все выемки и ложбинки, другие, устроившись за камнями, наводят винтовки на склон, по которому бежали красные. Пленных с поднятыми руками ведут на обратный скат высоты и там, обшарив, сбивают в кучу, сажают на землю. Их человек тридцать. Бескос и Маньас ведут своих – оба молоды и на вид крепки, но трясутся всем телом, как в лихорадке, – к месту сбора. Уже почти совсем рассвело – меж скал и кустов теперь видны тела фалангистов, убитых и раненных при штурме. Санитары с носилками бегут туда, где слышны стоны.

– Отобрать всех, кто от сержанта и выше!

Для лейтенанта Саральона ненависть – это добродетель. Глуховатый голос его звучит как приговор. Среди пленных начинается суета, несколько фалангистов врезаются в их толпу, раздавая удары прикладом. Кто-то достает фонарик и шарит лучом по одежде и пилоткам, отыскивая красные звездочки, нашивки и галуны. С искаженных страхом лиц щурятся на яркий свет глаза, и свежие, никем пока не обработанные раны сочатся кровавыми слезами.

– Ты и ты – станьте здесь.

Лейтенант переходит от одного пленного к другому, время от времени ухватывает кого-нибудь за руку, вытягивает из толпы, отводит в сторону и толкает к новой, медленно растущей группе.

– Комиссары есть среди вас? Иностранцы?

Пленные, покорные и понурые, как домашняя скотина, сидят, четко выделяясь на фоне синеватого неба, которое на востоке уже налилось пунцовым цветом. Пятерых отделили от остальных, и Бескос в душе радуется, что оба его пленных в их число не попали. Среди отобранных один со знаками различия лейтенанта, другой – младшего лейтенанта, двое сержантов, а еще у одного на рубашке остался след от сорванной с мясом нашивки.

Саральон – с пистолетом в руке, с высоко закатанными рукавами синей рубашки – присаживается на корточки перед приземистым коренастым лейтенантом. Кровь из глубоко рассеченного уха пачкает челюсть и шею.

– Как зовут?

– Сальвадор Патиньо, – дрожащим голосом отвечает побледневший офицер.

– Номер части? Кто командир?

Пленный сглатывает, не сводя глаз с вышитой на груди фалангиста эмблемы – ярма и стрел. Потом опускает веки, пожимает плечами:

– Да шел бы ты…

Саральон стреляет ему в лоб и переходит к младшему лейтенанту. Тоже осведомляется, как зовут, где служил, кто командир, какое задание выполняла его часть, – и пленный отвечает на все эти вопросы. А потом просит:

– Не убивай меня.

Лейтенант поднимает пистолет, и пуля сносит пленному полчерепа. Потом он оборачивается к своим, показывает на сержантов:

– В расход обоих.

Бескос и Маньас стоят рядом, плечом к плечу. И не трогаются с места.

– Я не стану, – бормочет еле слышно Маньас.

– И я.

Лейтенант, стоя метрах в четырех-пяти от них, смотрит так, словно расслышал этот шепот:

– Не знал бы я вас и не будь мы с вами здесь…

И поворачивается к фалангистам:

– Есть добровольцы избавить мир от этой нечисти?

Вперед выступают сержант Элеутерио Почас и два капрала из 2-й роты. У сержанта в руках автомат, у капралов – винтовки.

– Мрази… – стонуще произносит республиканец – тот самый, у которого на груди виден след от сорванной нашивки.

Остальные фалангисты переглядываются пристыженно и смущенно. Бескос незаметно толкает товарища локтем:

– Пойдем отсюда, Себастьян.

И, закидывая за плечо ремни своих маузеров, слышат позади три выстрела.

Почти в тот же миг надсадный вой разрывает воздух, и первый вражеский снаряд рвется на гребне высоты.