Время дракона - Светлана Сергеевна Лыжина

в Сербию, - думал княжич, - а мне придётся ехать домой в Тырговиште, и эти пути никак не пересекутся".

Ласло, тоже наблюдая с крепостной стены за уходящей армией, казалось, разделял уныние своего тринадцатилетнего приятеля, но на следующий день сделался беззаботным подобно своей матери, Эржебет, которая, проводив Яноша, думала лишь о празднествах в венгерской столице, назначенных на первую неделю после Пасхи. "А может быть, так и надо себя вести? - рассуждал Влад. - Незачем скучать, ведь наступила весна, а это вовсе не располагает к печали".

За то время, которое княжич успел прожить в замке, весна отобрала ещё больше прав у зимы. Солнце светило ярко, снег остался только в тенистых оврагах и на вершинах гор. Птицы чирикали, как полоумные, с утра до вечера. От деревьев начал исходить свежий сладковатый запах. Дороги и тропинки, избавившись от сырой грязи, стали как бархатные и словно звали - по ним хотелось не ехать, а носиться. Да, носиться, озираясь по сторонам, на новую травяную поросль, которая пробивалась сквозь слой старой травы, выставляя к свету два первых листа.

Княжич ещё в детстве задумывался, почему у многих растений первые два листа выглядят совсем не так, как последующие. "Почему первые - особенные?" - недоумевал он, но в тринадцать лет вдруг почувствовал, что приблизился к разгадке, потому что сам стал одним из тех, кого принято называть "молодая поросль". Нынешняя весна казалась Владу особенной. Например, он и в прошлую весну заглядывался на невестку, но сердце так не колотилось, и переживания не казались такими яркими, и не было мысли, что ничего подобного больше не повторится, а если и повторится, то всё равно не так. В прошлую весну княжич скорее удивлялся сам себе, а теперь был полон радостных ожиданий и даже нетерпения. Правда, время от времени на смену этим чувствам приходил стыд - отроку вдруг становилось неловко за свою неопытность в отношении девиц, хоть он и понимал, что родиться с опытом взрослого человека нельзя.

Владу делалось стыдно, когда он понимал, что по-прежнему выглядит неуклюжим и косолапым щенком. "Ну да, плясать выучился, а что толку? - говорил он себе. - Это не заменит всех остальных знаний, связанных с девицами". Княжич всё больше размышлял о Сёчке и всё меньше увлекался мальчишескими играми. Десятилетний Ласло напрасно старался развлечь гостя, снова вызвать в нём то острое чувство зависти, которое Влад испытывал в первые пару дней по прибытии в замок.

Маленький Гуньяди предлагал гостю делать то, что с удовольствием делал бы сам, поэтому не понимал, отчего ловля рыбы в лесной реке, игра в ножички и поездки по окрестностям не вызывают в госте восторга.

Восторга не было у Влада и во время осмотра огромного рукотворного оврага, где добывалась железная руда. Остановившись на краю оврага, Влад и Ласло долго следили, как внизу копошатся люди, как вьётся серый густой дым из больших ям, как еле заметно дымят плавильные печки, похожие на глиняные стаканы, и как из той или иной печки время от времени вырываются рыжеватые языки пламени.

Смотреть на овраг казалось занятно, но княжич всё равно выглядел задумчивым, а по возвращении в замок остановил коня возле кузнечного селения и долго вслушивался в многоголосое тюканье молотов, далеко разносящееся вокруг. Это тюканье всё меньше напоминало Владу о детских годах в Сигишоаре и всё больше - отзвук заветного имени и звонкий смех.

Маленький Гуньяди, не понимая, что так привлекает гостя в этом тюканье, с гордостью сказал:

- Красивый звук, да? Отец говорит, что так стучит сердце его армии, железное сердце. И пока оно стучит, армию нельзя победить.

Влад не ответил ничего, потому что размышлял не про войну, а про другое, хотя с этим другим прямо увязывалось слово "сердце". Теперь княжич понял, почему влюблённые так часто используют это слово, ведь с недавних пор его сердце исступлённо колотилось внутри грудной клетки, как человек колотит кулаками в стену. Оно почти кричало: "Эй! Надо что-то предпринять, придумать!" - и требовало действий, потому что здесь, за горами, Сёчке избегала деверя ещё пуще, чем раньше.

В Тырговиште встречи вольно или невольно случались каждый день, потому что вся семья румынского князя собиралась в храме во время обедни и вечерни. Теперь же деверь видел невестку намного реже. Она почти не посещала богослужений, которые устраивал отец Антим. Приходила только на воскресную обедню и во время всей службы стояла, виновато потупившись. Исповедовалась Сёчке, как всегда, у своего особого духовника, знающего венгерский язык.

Думая о невестке, Влад всё больше жалел, что отец не дал ему поносить свой золотой образок с драконом. "Помощь дьявола мне бы сейчас не помешала", - считал княжич, и возможно, из-за этих мыслей изменилось его отношение к богослужениям. "Если Сёчке опять не пришла, то мне что здесь делать? - думал он, стоя на очередной обедне, и сам же себе пенял. - Не знаешь, что делать!? Молиться, конечно! Ведь богослужения существуют не для того, чтобы ты любовался чужой женой".

Конечно, следовало молиться. Следовало, но у Влада больше не получалось. В прежние времена - до Мирчиной женитьбы - всё было иначе, потому что во время служб Влад ясно ощущал, как нисходит с небес та самая благодать - невесомая, но текучая, подобная реке, в которой смешиваются молоко и мёд - а сейчас это чувство ушло, и остались лишь каменные своды, плотно прикрывающие небо.

Всё, что читалось и пелось на богослужении, Влад хорошо понимал - не даром же он учил славянскую грамоту! - но эти слова всё равно звучали у него в ушах, как однообразное жужжание, лишённое смысла. Этого не могло изменить даже воодушевление отца Антима, который совершал службы очень хорошо, потому что произносил каждую фразу осознанно, и всегда волновался, будто ожидая чуда. В его устах древние тексты звучали, как волшебные заклинания.

Когда-то, в малолетстве Влад думал, что священник по-своему колдует. Конечно, колдовство запрещалось церковью, но то было особое колдовство. "Ведьмы и колдуны умеют вызывать дьявола, а отец Антим умеет вызывать Бога..." - считал княжич, и в прежние времена такое умение представлялось Владу очень ценным, не сравнимым по ценности ни с чем другим. Теперь же он больше не желал беседовать с Богом, не желал духовных подвигов. Княжича с отцом Антимом больше не связывало то, что объединяет верующих.

"Небеса закрылись, но лишь для