Мила Рудик и Магический Синод - Алека Вольских

И тут она все поняла. Это обвинение в убийстве и суд были устроены только для того, чтобы она сняла свой защитный амулет! Мила знала только одного человека, который уже давно одержимо стремился заполучить Метку, — Многолика. Он пытался украсть ее чужими руками — у него ничего не вышло. Он просил Милу сам, пытаясь повлиять на нее, притворяясь ее отцом, — тщетно. У него остался только один способ — поставить Милу перед таким выбором, когда она вынуждена будет снять Метку своими руками, и не сможет не сделать этого. Мила вдруг с необыкновенной ясностью поняла, что Мстислав должен передать эту Метку Многолику. И если она сейчас отдаст ее Жавелю — так и будет.

Какое-то время Мила колебалась, не зная, как ей поступить. Нет смысла сейчас вслух говорить о своих подозрениях. Добролюб все равно не поверит ей, раз уж даже Велемир не стал ее слушать, когда она говорила, что Мстислав помогает Многолику. Ей не оставалось ничего другого. Крепко сжав Метку в ладони, Мила решительно заявила:

— Я отдам свой амулет только в руки Владыки Велемира. Вам ведь все равно, кто его подержит, пока меня будут пытать эти ваши ордалии, верно?

Она произнесла эти слова, глядя прямо в лицо Мстиславу и обращаясь только к нему. На какой-то момент ей захотелось дать ему понять — она разгадала их замысел, его и Многолика. Пусть им удалось заманить ее в ловушку, обвинить в том, чего она не делала, пусть даже ей предстоит пройти через ужасные страдания, но в конечном итоге затея Многолика провалилась — он не получит то, ради чего так старался. Пусть через Мстислава Многолик узнает, что он опять проиграл, а она — выиграла.

Рядом с Милой раздался приглушенный звук. Повернув голову, она увидела, что Жавель смотрит на Мстислава с нескрываемым страхом.

И этому пусть достанется, злорадно подумала Мила. За то, что он проговорился и дал ей возможность догадаться обо всем. Мила не сомневалась, что Мстислав жестоко накажет своего подчиненного за его роковую оплошность.

С этой мыслью она бросила на Главу Судебной палаты яростный взгляд… и вдруг на исполненном холодной злобы лице Мстислава заметила нечто немыслимое. Что-то странное происходило с его глазами. Лишь на секунду ей вдруг показалось, что в глазах Мстислава задвигались клубы густого белого тумана, внутри которого словно двигалось что-то живое. Мила была так ошеломлена этим, не зная наверняка, действительно ли она видела это сейчас или ей показалось, что даже не заметила, как к ней подошел Велемир. Он решительно протянул руку, хмуро и строго глядя на Жавеля, у которого на лбу выступил пот, а руки затряслись крупной дрожью.

— Я сохраню твою Метку Мила. Ты можешь доверить ее мне, — решительно сказал Велемир.

По сурово сведенным на переносице бровям Велемира и его тяжелому взгляду Мила поняла, что он догадался о чем-то, но не была уверена, насколько точны его догадки. Однако без колебаний она вручила ему Метку. Если в ее жизни и были люди, которым она могла доверять, то Велемир, несомненно, был одним из них.

Когда Метка легла в надежные руки Велемира, Мила повернулась к Мстиславу. Тот смотрел на нее из-под бровей с опаляющей ненавистью, хоть и выглядел при этом как застывшая ледяная глыба. Весь его вид говорил только об одном — она не должна была догадаться! Именно поэтому самый важный свидетель Обвинения был вызван Златой в последний момент. Именно поэтому суд ордалий перенесли на четыре часа раньше. Он — и Мила уже не была уверена, о ком сейчас подумала, о Многолике или Мстиславе, — рассчитывал, что она будет слишком напугана предстоящей встречей с ордалиями. Слишком сильно напугана, чтобы думать о том, что Метка не должна попасть в чужие руки.

Но он — тот, кто спланировал всю эту шахматную партию, — просчитался.

Время словно застыло. Прошла минута, но никто не произнес и слова. Жавель трясся от страха. Мстислав пылал холодной злобой. Добролюб был растерян и не понимал, чем вызвана заминка. Мила и Велемир просто ждали.

— Господин Жавель, — наконец произнес Мстислав с такой стужей в голосе, что его подопечный затрясся еще сильнее. — Приговор должен быть приведен в исполнение. Отчего вы медлите?

— А… Да… Да-да, конечно… — оторопело пробормотал Жавель и на дрожащих ногах направился к небольшой дверце в противоположном конце комнаты.

Открыв ее, он повернулся к Миле.

— Госпожа Рудик, — произнес он уже более ровным голосом, словно взял себя в руки, — вы должны войти в это помещение. Суд ордалий состоится здесь.

* * *

Мила вошла в эту комнату, где ее ожидало, наверное, самое тяжелое в жизни испытание духа и воли, уже без страха. Ненависть к Многолику и тем, кто прислуживает ему, а еще — осознание своей неожиданной победы пересилило тот парализующий внутренности ужас, от которого она отчаянно хотела избавиться.

Но как бы Мила ни храбрилась, она была не готова к тому, с чем встретилась.

Место, увиденное однажды в мнемосфере Вирта, сейчас словно стало реальностью. Небольшая комната. Стены из камня. На стенах — прозрачные белые занавеси. Тонкая ткань занавесок мягко колыхалась, словно под порывами сквозняка, который просачивался, казалось, прямо сквозь стены. Здесь будто царило уединение — это было безжизненное место.

Секунды шли, но ничего не происходило. Однако отчего-то это спокойствие внушало лишь тревогу. Прислушавшись к своим ощущениям, Мила вдруг поняла, что каменные стены комнаты и эти прозрачные белые занавески — это не мертвая бездушная материя. В больших буро-серых камнях словно пульсировало что-то живое, будто в них были артерии, вены и капилляры, по которым текла теплая кровь, а белая подрагивающая ткань была кожей, прикрывающей эту каменную плоть.

И как только Мила осознала, что в действительности она в этой комнате не одна, сзади что-то коснулось ее спины. Она резко обернулась, но ничего не увидела. Однако сразу же последовало еще одно прикосновение — недружелюбное и холодное. А потом… явились они.

Ордалии не появлялись из-за занавесок, как в ее видениях. Нет, все было иначе. Занавески, камни, воздух вокруг — все это превращалось в ордалий. Они словно материализовывались из каждой крупицы того, что находилось в этой комнате. Их было не двое, не трое — их было много, они окружали Милу, не оставляя между собой даже маленького зазора.

Мила задохнулась — на нее смотрело два десятка черных провалов вместо глаз. Около дюжины растянутых ртов, сшитых толстыми белыми нитями, взывали к ней, словно молили о пощаде, но одновременно проклинали, обещая невыносимые страдания, которые продлятся вечно.

«Вечно! Ты будешь страдать вечно!».

Неисчислимое количество длиннопалых рук тянулось к ней, словно желая коснуться, схватить, разорвать ее на части.

«Боль! Много боли! Она будет твоей! Вечно!».

— Нет… Не трогайте… Не трогайте меня! — хриплым шепотом пробормотала Мила.

Она сделала шаг назад, словно хотела убежать. Но бежать ей было некуда. Глаза-провалы уже заглядывали ей в лицо. Ледяное и смрадное дыхание из растянутых ртов, сшитых белыми нитками, уже забивалось ей в ноздри. Длинные тонкие пальцы уже касались ее кожи…