Прыгун - Роман Коробенков

Я открыл глаза, лежа в постели, где просыпался несколько дней подряд.

«…яблоко от яблони…»

Стремительно сомкнув глаза, я мысленно бросил в аляповатую темноту волновавший меня вопрос:

— Он придет в себя когда-нибудь?

Спустя короткую паузу обои сухо прошелестели:

— Придет когда-нибудь.

Я убедился, что мне это не слышится, и спросил:

— Что нужно сделать для этого?

Спустя пучок мгновений массивные часы на телевизоре протикали:

— Ему необходимо увидеть другой конец лавки с того конца, на котором сидит он. Это нелегко, но возможно, по крайней мере ему удавалось видеть его раньше. В отличие от некоторых.

— Оставьте ваши словеса, — дерзнул я, потягиваясь и готовясь распахнуть глаза. — От них сводит зубы.

Скрип кровати поддразнил меня:

— Может, ты ему поможешь?

Вопрос застал меня врасплох, и, сбросив оковы с глаз, я тихо произнес:

— Как?

— Это нетрудно, — влажно шумела улица в угол форточки. — Тем более что друг с тобой пошел тогда, не задавая вопросов.

— А именно?

— Поласковее с девочкой моей себя веди, щенок.

Разверзлась тишина.

«...о дальнейшем позаботится она.»

В четвертую ночь появилась Сашенька — в белой балетной пачке, в трогательных телесных балетках, почему-то при светлых волосах, уложенных назад и высоко изогнутых надо лбом, не менее крутом.

Она отслоилась от моей кровати, где я будто дремал, потому я не мог быть уверенным в ее неиллюзорности.

Мой вид не отражал эмоций, я хотел выглядеть выше их, зато в глубине меня клокотала взрывоопасная радость.

Сашка была другой, и дело не только в волосах. Нос из вздернутого превратился в отчетливо прямой и чуть уменьшился.

Она задорно смотрела на меня, старательно улыбаясь.

— Ты изменилась… — сказал я, дотронувшись до ее волос, чтобы еще раз убедиться в отсутствии обмана.

— Да. — подтвердила она, склонив голову.

— Зачем? — Я вглядывался в ее нос, даже придвинулся, стало любопытно — есть ли шрамы, пусть размером с волосок, но ничего подобного я не увидел.

— Захотелось. Чтобы стать другой. — Она немного подумала. — Чтобы стать иной, не той, которую ты знал. Может, тогда ты сможешь полюбить меня опять.

— Я и не разлюбил тебя вовсе, — светясь глазами, признался я, будучи удивительно добрым во сне. — Просто все получилось не так, как должно было быть, и результат не помещался в выдавленную под него форму.

— Еще если бы я пришла сюда такой, какой была, сюда уже примчались бы твои собачки, — детским голосом продекламировала Сашенька.

— Мои собачки? — Я недоуменно вскинул брови.

— Да, — подтвердила она, трогая белыми пальцами мои губы. — Твои толстые собачки… — Мне вспомнились Ит и Ур.

— Ты знаешь, кто они? — спросил я, задумываясь во сне, что в последнее время часто задаю вопросы и еще чаще слышу ответы не от тех людей, что должны их давать.

— Сам знаешь, — странно посмотрела на меня Сашка, губы ее тронула обида.

— Не знаю, — покачал я головой, во сне копаясь сам в себе в поисках истины.

«…во сне можно найти самые необычные вещи и самые неочевидные ответы...»

— Тогда посмотри в зеркало, — зло полоснула моя демоническая девочка, не разжимая губ. — Внимательно и пристально загляни в уголки собственных глаз и, может, увидишь, кто прячется там. — Она растворилась в моей постели, оставив белеть скучную тихую простыню.

Во сне я поводил рукой, пытаясь уловить хотя бы волос на месте, где только что явно шевелилось дорогое мне тело. Но простыня была холодной и отчетливо чистой.

Я вздрогнул, почувствовав чужое присутствие в непосредственной близости. Я вздрогнул и подался вперед, круто заворачивая голову под хруст собственных позвонков.

Сашка сидела за моей спиной почти вплотную, и не успел я открыть рот, как она приблизила свои розовые губы к моему уху и прошептала:

— Мне все это надоело. — Она сделала вид, что хочет укусить меня за мочку, я дернулся, и в эту секунду ее не стало. — И ты мне надоел. Я больше не приду к тебе, — убежденно бросил голос невидимой Сашки напоследок.

Я потряс головой, пытаясь отогнать ненужное направление мыслей, и обнаружил, что не сплю. Более того, не было даже сонливости.

Я сидел на кровати, среди крахмальных холмов одеяла и подушки, внятно рассуждая и не в силах найти подтверждения только что пережитому.

Я сполз на пол и поспешно оделся, мне хотелось покинуть номер, он был слишком пустым.

Зеркальный лифт опять проявил косящихся на меня со всех сторон двойников, двери его не открывались утомительно долго.

Несмотря на раннее утро, толстяки злобно намазывали молчаливое масло на пористый хлеб в гостиничном ресторане. На фоне их фигур круглый трехногий стол с полосатой скатертью казался крохотным.

За массивными спинами высилось арочное окно, за которым порывисто колдовал редкий дождь. Рама при подоконнике была крестовидной, мне показалось, что это не случайность. Я присел рядом, ошпарив кипятком дно чашки.

— Думаешь, значит, — скривился тут же Ит, неодобрительно переглядываясь с Уром. — Не спишь, в гости зовешь… Контактируешь вовсю… — Они пили кофе из маленьких чашек, но при них был огромный зеркальный кофейник.

— О чем ты? — наморщил я лоб, не понимая причину неодобрения, что глубоко въелась в щекастые лица.

«...разве можно начинать утро с такого настроения...»

— Ты не отвлекаешься, — прошипел Ур. — Мы тут три дня, а они уже нашли нас. Как ты думаешь, каким образом?

— А они нашли нас? — начал я понимать, к чему они клонят.

— А ты не знаешь? — звонко воткнул чашку в блюдце очень злой Ит. — Ты же думаешь о ней без конца. Ты же туда-сюда гоняешь целые составы нейронных связей на тему ее, по ним они и вышли на наш след, идиот! — взвился он, раздавив в руке яйцо всмятку.

— Полегче! — оскорбился я, возбуждаясь от горячего чая. — Откуда я знал? Мне всего лишь каждую ночь снятся сны. Я не могу управлять собственными снами. Когда я способен контролировать что-то, я не думаю на подобные темы. По крайней мере не думаю ничего хорошего. Я думал, что это остаточное явление. Просто сны.

«…яркие, цветные, красивые…»

— Не просто сны, — не унимался и Ур, маниакально поедая тосты с маслом. — Он думал, Кваазен его побери! Забудь все — и хорошее, и плохое. Не думай ни хорошо, ни плохо, ни отвлеченно. Нет такой темы в твоей голове, не о чем тебе тут думать! — С каждым глотком чернильного кофе глаза его распахивались все шире. — Как можно помочь тебе, если ты сам не хочешь помочь себе?