Свет - Майкл Джон Харрисон

— Тихо, — сказала Шрэндер. — Больше не надо бояться.

Коснувшись его, она произнесла:

— Теперь можешь открыть глаза.

Кэрни вздрогнул.

— Открой глаза.

Кэрни открыл глаза.

— Слишком ярко, — сказал он. Все вокруг было таким ярким, что смотреть больно. Неприкрытый свет устремился к нему: он ощутил его кожей, услышал ушами. Свет неотягченный, свет вещественный: настоящий свет. Исполинские стены, арки и завитки света зависали и мерцали, уплотнялись и длились мгновение, кувыркаясь, неслись на него, каким-то образом пронизывали насквозь и секундой позже исчезали только затем, чтобы смениться другими. Он понятия не имел, где находится. Он испытывал удивительную смесь ощущений: изумление, восторг и наслаждение.

Он рассмеялся.

— Где я? — спросил он. — Я мертв?

* * *

Вакуум вокруг пах лимонами. Кэрни чувствовал, как вакуум раздирает его изнутри и снаружи. Горизонт присутствовал, но казался слишком близким, слишком искривленным.

— Где это место? Это звезды? Они на самом деле где-нибудь так выглядят?

Шрэндер тоже засмеялась.

— Они везде так выглядят, — сказало существо. — А это уже кое-что, правда?

Кэрни опустил взгляд и обнаружил, что Шрэндер стоит рядом — низкорослая толстушка, контуром фигуры похожая на человеческую женщину, ростом, наверное, около пяти футов шести дюймов,[75]в плотно застегнутом мареновом пальто, — и огромный костяной клюв ее скошен набок, повернут к небу, откуда с ревом низвергается свет. Ему показалось, что существо подмигнуло бы, будь у него глазные яблоки.

— Это единственное, чего мы, кажется, так и не сумели постичь, — произнесло оно. — Насколько плотно все развертывается.

Цветастые ленточки реяли и струились по его плечам на незримом ветру, а подол пальто волочился в пыли по древней скалистой площадке.

— Куда ни глянь, все развернется в бесконечность. Куда ни глянь, что-нибудь отыщется. И вы, люди, можете все это получить. Все это.

Соблазнительная щедрость предложения озадачила Кэрни, и он решил проигнорировать услышанное. Смысла там все равно особого не было. Затем, глядя, как рушатся и сменяются новыми башни света, он передумал и прикинул, что может предложить взамен. Любые варианты казались неуместными. Внезапно он вспомнил про кости. Кости по-прежнему были у него. Он осторожно извлек их из кожаного футлярчика и предложил Шрэндер.

— Не знаю, зачем я их взял, — сказал он.

— Я тоже задумывалась — зачем?

— Ну и ладно. Вот они.

— Это всего лишь кости, — сказала Шрэндер. — Люди в какую-то игру с ними играют, — добавила она расплывчато. — Но послушай, у меня найдется им применение. Ты их просто положи тут, ладно?

Кэрни огляделся. Поверхность, на которой они стояли, закруглялась вдали и была припорошена пылью, такой яркой, что смотреть больно.

— На землю?

— Да, почему бы и нет? Просто положи их на землю.

— Тут?

— Да где хочешь, — ответила Шрэндер, сделав без подготовки великодушный жест. — Где хочешь, их все равно увидят.

— Я же сплю, правда? — произнес Кэрни. — Я либо сплю, либо мертв.

Он осторожно опустил кости на пыльный камень. Спустя миг, улыбнувшись страхам исчезнувшей версии самого себя, он повернул их так, чтобы эмблема, известная ему как «Высокий дракон», смотрела вверх. Затем отошел в сторонку, встал там и обратил лицо к небесам, представляя в облаках звезд и раскаленного газа формы всех вещей, виденных им в жизни. Он знал, что вещей там в действительности нет, но воображать их не казалось ему ошибкой. Ему представились камушки на пляже. (Ему три года. «Беги сюда! — позвала мать. — Беги сюда!» В ведерке вода, замутненная плавающими песчинками.) Он увидел зимний пруд и бурые камыши, проросшие через тонкую ледовую кромку. «Твои кузины едут!» (Он увидел, как они бегут к нему, смеясь, по лужайке перед самым обычным домом.) Он даже различил Валентайна Спрэйка, почти человекоподобного, в вагоне поезда. Не было среди представившихся ему форм лишь Дома Дрока, зато присутствовала, проступая поверх всего остального, Анна Кэрни, с лицом сильным и целеустремленным, ведущая его к самопознанию на обоюдном мелководье их жизней.

— Понимаешь? — сказала Шрэндер, которая в продолжение его грез из вежливости молчала, но теперь снова приблизилась и дружески глянула на него снизу вверх. — Во Вселенной всегда что-нибудь отыщется. И потом всегда найдется еще что-нибудь. — Затем призналась: — Я, знаешь ли, не могу тебя больше удерживать в живых. Не здесь.

Кэрни усмехнулся:

— Я догадался. Не стоит беспокоиться. О, взгляни! Взгляни!

Он узрел пылающий величием свет. Он ощутил, как проскальзывает туда, в это загадочное место. Он восхитился. Он захотел разделить со Шрэндер этот восторг. Он хотел донести до нее свое понимание.

— Я тут был и видел это, — произнес он. — Я это видел.

Он почувствовал, как вакуум выгрызает ему кишки.

О, Анна, я это видел.

На борту «Белой кошки» случилось следующее.

Серия Мау перешла в математическое пространство, где K-од выполнялся без субстрата, в собственном ареале. Казалось, что вся остальная Вселенная удалена на значительное расстояние. Все ускорилось и замедлилось одновременно. Актинический белый свет, без очевидного источника, однако направленный, очерчивал контуры всех движущихся объектов. Место это было ярким, насыщенным и бессмысленным, как сны Серии Мау.

— Зачем ты так вырядилась? — удивленно спросила математичка.

— Хочу разобраться с этой коробкой.

— Это очень опасно для нас всех, — заметила математичка. — Опасно для тебя так поступать.

— Очень опасно, — эхом подтвердили теневые операторы.

— Мне наплевать, — ответила Серия Мау. — Вот.

Она подняла руки и протянула ей коробку.

— Дорогая, но это же так опасно… — заныли теневые операторы, беспокойно поглядывая на свои ногти и носовые платочки.

Код вырвался из коробки дяди Зипа и слился с кодом самой «Белой кошки». Все вокруг — коробка, подарочная обертка, вообще все — распалось на пиксели, стримеры и темные огоньки наподобие сгустков небарионной материи, а затем выплеснулось в поднятое лицо Серии Мау на релятивистских скоростях. В тот же миг подвенечное платье вспыхнуло. Шлейф расплавился. Прекрасных ангелочков испепелило. Теневые операторы прикрыли глаза руками и воспарили, как осенние листья на холодном ветру; неведомые эффекты растяжения пространства-времени искажали их голоса. Из коробки появилось все на свете: любая идея, которая кому-нибудь когда-нибудь приходила на ум в размышлениях об устройстве Вселенной. Эти идеи ожили и заработали. Вселенскую энергопроводку закоротило. Описательные системы коллапсировали в предначальный режим. Информационная супервещность сорвалась с привязи. Настал миг переопределения всего. Момент предельного головокружения. Саму математичку сорвало с привязи, она выскочила из шляпы фокусника, и уже ничто не могло теперь пойти прежним чередом.