Голоса советских окраин. Жизнь южных мигрантов в Ленинграде и Москве - Джефф Сахадео

землетрясение и рост напряженности из-за Нагорного Карабаха обострили чувство идентичности армян. Религия давала общий язык. Армяне гордились тем, что их народ первым на территории нынешнего Советского Союза принял христианство. Открытие армянских церквей стало очагом возрождения национальных чувств – конфликт с Азербайджаном обострил христианскую составляющую армянской идентичности[1033]. Помощь перемещенным лицами сформировала армянскую общину в каждой из двух столиц, где советская идентичность ранее предотвращала консолидацию диаспоры.

Насилие в Грузии также мобилизовало ленинградскую и московскую общины, как русских, так и грузин. Этери Гугушвили напомнила о влиянии жестокого подавления демонстраций в Тбилиси 9 апреля 1989 г. В 1988 и начале 1989 г. грузины возмущались поддержкой, которую, по их мнению, Москва оказывала Абхазии, автономному региону, лидеры которого стремились выйти из состава Грузинской ССР, примкнув к РСФСР либо получив статус союзной республики. Многие призывали к независимости Грузии. Под крики «Долой русский империализм» советские внутренние войска МВД СССР атаковали многотысячную толпу и применили против нее отравляющие вещества. Двадцать демонстрантов погибли, сотни получили ранения. Атака потрясла весь СССР. Гугушвили вспоминала:

Я тогда приехала в Москву за дипломом, и на Красной площади было много людей, выражавших соболезнования грузинам. Они выставляли фотографии беспорядков, приходили местные жители, приносили цветы, письма и так далее. Они хорошо знали, что происходит в Грузии, и очень дружелюбно относились к грузинскому народу и, конечно, к гражданам Грузии. <…> Наша [русская] домохозяйка была очень близка с нами. Она приходила домой, и мы вместе обедали; она была очень открытым человеком и говорила: «Каждая страна – моя страна»[1034].

На фоне этого насилия грузинские интеллектуалы мобилизовались, чтобы воспользоваться новыми возможностями для объединения. Московское грузинское землячество открылось в 1989 г. Это было одним из элементов по объединению национального сообщества столицы, наряду с уроками языка и культурными мероприятиями. В государственных домах культуры или пионерских учреждениях проводились мероприятия, организованные различными этническими объединениями, сформировавшимися в брежневскую эпоху[1035]. Некоторые стремились объединить все национальности; другие имели региональную или профессиональную основу. Должностные лица и преподаватели Московского государственного университета взяли на себя руководство многочисленными растущими организациями. Они надеялись делать публикации или помогать в культурном развитии, а не поддерживать какую-либо конкретную политическую повестку, в то время как новые движения, часто выступающие против режима, росли по всему Союзу[1036]. Ранние ассоциации по-прежнему трудно отследить, поскольку после распада СССР они были включены в состав более крупных организаций.

К концу 1989 г. присутствие этих организаций, наряду с увеличением числа неславянского населения на улицах, заставило комментаторов говорить о Москве как о «многонациональном городе». Журнал «Архитектура и строительство» стремился нанести на карту этнические сообщества города[1037]. В статье отмечена активность культурных центров и зарождающиеся инициативы, в том числе усилия по созданию музеев национальной истории в Москве. Даже несмотря на то, что «такая ситуация требует внимательного отношения <…> [и] необходимости регулирования национальных отношений», разнообразие придавало городу космополитический вид[1038]. В конце 1980-х гг. в Москве резко увеличилось число национальных магазинов и телевизионных передач. Однако авторы считали, что по-настоящему полиэтнические пространства остаются редкостью. Пространства, которые были важны, по мнению наших респондентов, такие как Красная площадь и ВДНХ, более не принимались во внимание. В журнале призывали к созданию парка «дружбы народов» и сетовали на рассредоточение этнических общин, за исключением армянского анклава на улице Чернышевского и грузин, живших на улице Грузинской, где все еще стояла обветшавшая Грузинская православная церковь. Татары собирались в Московской мечети и вместе с другими мусульманами в Измайловском парке на летние религиозные обряды. Мы надеемся, писали авторы статьи, что со временем у титульной национальности каждой союзной республики будет отдельный культурный центр и магазин, чтобы продемонстрировать интернациональный характер столицы. В 1989 г. СССР еще казался прочным государством, которое сумело пережить и более сложные времена, чем перестройка.

Саид Набиев приехал в Москву в 1989 г. и возлагал большие надежды на обновленный Советский Союз. Он присоединился к волне новых политиков благодаря горбачевскому плану по обновлению государства путем проведения альтернативных выборов в тот орган, который должен был стать новым высшим законодательным собранием СССР[1039]. Эти выборы в Съезд народных депутатов, в который Набиев вошел как представитель Академии наук Таджикистана, должны были положить конец «демократическому централизму» и сопротивлению консервативной коммунистической партии экономическим и политическим реформам. Первые воспоминания Набиева о Москве были связаны с фильмами – сказалась его членство в Союзе кинематографистов СССР. Он с большим удовольствием смотрел разнообразные западные и советские фильмы. Их показывали в кинотеатрах по всему городу, освещались в них деликатные, когда-то табуированные социальные проблемы. Он вспомнил, как в 1970-х гг. его допрашивали в КГБ за то, что он затрагивал острые вопросы в своих публикациях, некоторые из них были запрещены. Он также вспоминал о свободе, которую испытал на съезде: «Я так чувствовал равноправие, что однажды, когда был не согласен с председателем [Съезда народных депутатов], я выбил ногой дверь его кабинета. Пусть попробует запретить мне что-то делать! Он бы никогда не запретил мне прямо, только сказал бы, чтобы я чего-то не делал, например не ездил в Израиль, а я поехал бы только, чтобы вывести его из себя»[1040]. Съезд подтвердил его веру в равенство советских граждан, которое восторжествовало над репрессивным государством – но все же слегка репрессивным.

Усиливающиеся трудности и насилие на южных окраинах СССР сказывались на Ленинграде и Москве до конца 1980-х гг. Больше чем когда-либо, две столицы предоставляли возможности: общественная и политическая жизнь процветала, высшее образование служило убежищем, а торговцы устанавливали все более высокие цены на товары, несмотря на то, что им приходилось сталкиваться с усилением конкуренции. Для ленинградцев и москвичей инфляция и появление якобы эксплуатирующих их южан уравновешивались расширением свободы слова, средств массовой информации и ассоциаций, а также доступностью товаров со всего СССР и со всего мира. Дискриминация казалась опасной на словах и на бумаге, но оставалась надежда, что это может быть переходным этапом до того, как будут проведены рыночные реформы. Советские межсетевые соединения помогали гражданам в их передвижении, однако, по ним также можно было спрогнозировать, что неприятности на периферии вскоре достигнут столиц.

Центр не держит: 1990–1991 гг

Дина Атаниязова тогда считала, что тбилисские события – это следствие «изнашивания русской имперской идеи, имевшее тяжелые последствия как на периферии, так и в центре»[1041]. Профессионалы, студенты и торговцы Кавказа и Средней Азии считали 1990 г. важным поворотным моментом, когда надежды перестройки испарились на фоне экономического кризиса и