Беседа - Михаил Аркадьевич Светлов

мы все должны стремиться к этому. Движение вперед необходимо так же, как и дыхание.

Обыкновенный человек доставляет радость только некоторым своим знакомым, а талантливый человек — почти всему человечеству.

Человек, не наделенный талантом, — если в одном не удалось, займется чем-нибудь другим. У талантливого нет выбора.

Какая разница между модой и славой? Мода никогда не бывает посмертной. Посмертной бывает только слава.

Никто не знает, как быть счастливым. По-моему, просто нужно очень любить жизнь, не кричать о мировой катастрофе, если встретишь плохого человека или подлеца, знать, что полезен. И еще чуточку любить стихи.

Все люди — одного возраста. Только одни обременены опытом, а другим его не хватает. Делясь опытом, ты делаешь молодых взрослее и сам становишься моложе.

Разлука не только в больших расстояниях, но и в пригородных поездах.

Когда у тебя нет собственной боли, ищи чужую. И помоги владельцу этой боли.

Несчастья нет, нет счастья.

Слишком поздно начинаешь понимать, что молодость — это не достоинство, а только возраст.

У меня осталась единственная десятка. Хочу сходить в нотариальную контору — снять с нее копию.

Нужно швыряться большими деньгами и уметь беречь маленькие. И тогда большие деньги становятся маленькими, а маленькие большими.

Занимать деньги надо только у пессимистов. Они заранее знают, что им не отдадут.

Берешь чужие и на время, отдаешь свои и навсегда! (Деньги.)

У меня деньги гости, не хозяева.

И золотые зубы выпадают.

Я всю жизнь меняю гнев на милость. С разницы живу. Но иногда это надоедает.

В жизни нужно уметь шагнуть за порог.

Мания величия — это когда мышь вообразила себя кошкой и сама себя съела.

Шло время. Оно шло как милиционер. Оно меня часто штрафовало.

Один атом

Ругался матом,

И за это его исключили из молекулы.

Маленькие паращуточки…

Красивые слова — это для командированных.

Пейзаж — не человек. Чем более он банален, тем он лучше.

Незаслуженно хорошее состояние только у идиотов. Хорошее состояние надо заслужить.

Это была знатная доярка. Каждая корова у нее имела свое Вымя-Отчество.

Улыбка и шутки должны пронизывать серьезность, как лавсан шерстяную ткань. Тогда человеческие отношения не будут мяться.

Тихий Дон-Жуан.

«Былое и дамы».

Солдаты — по стойке, поэты — у стойки.

Не выдумка создает сказку, а действительность. А вместе с тем выдумка может быть действительней действительности.

Конфликт не только между людьми, но и между твоим утренним состоянием и вечерним.

Жэк-потрошитель.

Анонс, анонс… Нужен был аванс — появился анонс.

Историю можно найти только по следам ее преступлений.

В капустнике: Девушки выходят под музыку: «Если бы парни всей земли…»

Тени были высокие, выше яблонь, и они думали, что это они приносят плоды.

Спокойствие сильнее бешенства.

Есть могущество палача. Но даже крепко связанная справедливость могущественней своего палача. Это доказано историей.

Тела давно минувших дней.

Противоречивость не обязательно должна быть наглядной.

От него удивительно пахло президиумом.

Как легко быть Гарун-аль-Рашидом! А мы почему-то делаем это так редко.

В жизни, как и в искусстве, лучше всего видят полузакрытые глаза.

Декады, декады… Мы имеем декаданс нового типа.

Дружба — понятие круглосуточное.

Только дурно воспитанный человек стремится всегда играть роль воспитателя.

Красивый я получаюсь только на шаржах.

Недоедливый этот Светлов.

Утопающий хватается за соломинку.

(В коктейль-холле.)

Сердечную теплоту никогда не заменишь теплотой парового отопления.

Даже сон должен иметь точный адрес. Без адреса ничего не бывает.

Праздники создаются в буднях.

Легенды имеют одно свойство — их не замечаешь, когда они творятся.

Лицо — это не паспорт жизни.

Только мертвец не знает жизни.

Я чувствую себя птицей, которая едет в ломбард выкупать свои крылья…

Толстой, конечно, великий писатель, но тяжелый человек. За столиком я хотел бы сидеть с Пушкиным.

Перевод с говяжьего…

Братья Ругацкие.

(Два критика, затеявшие перепалку на страницах печати.)

Когда я их читаю, никак не могу понять, стоит ли мне читать книги, о которых они пишут. Все равно, что по котлете представить себе, как выглядела живая корова.

(О критиках.)

Вы знаете, кого напоминает мне наш докладчик? Это тот сосед, которого зовут, когда надо зарезать курицу. (О критике).

Он — как кружка пива. Прежде чем выпить, надо сдуть пену. (Об одном поэте.)

«Что им делать? Ведь их обоих в литературе не существует». — Не существует? Но зато какая между ними идет борьба за несуществование!

«Удивительно! Говорят, раньше он писал посредственные еврейские стихи, а теперь у него великолепная русская проза». — Дорогая, не перейти ли тебе на еврейские стихи?

(Писательнице А. — при обсуждении повести Казакевича «Звезда».)

Уверяю вас, он вовсе не такой дурак, каким он вам покажется, когда вы его хорошо узнаете…

Уцененный Мейерхольд!

(Об одном режиссере.)

Какая разница между современным веком и прошлым? Тогда писали письма, переписка была формой человеческого общения, это были письменные беседы, разговоры. А теперь часто пишут открытые письма, чтобы публично показать, что у адресата такие-то ошибки. Это не общение.

Нет ничего лучше, чем обнаруживать в старом друге новые качества.

Я могу жить без гор, без долин, без равнин. Но я не могу жить без людей. Черты милого русского мальчика или девочки напоминают мне всю землю. Я никогда не был за границей. Я был за границей только во время войны. Я видел пылающую Польшу и Германию. Мне казалось, что, если не я, Берлин не был бы взят. Я никогда не был космополитом. Но я никогда не был бы настоящим советским человеком, если бы не любил всю землю. Я никогда не видел ни одну полинезийку, но убежден в том, что это моя родная сестра. И это идет не от моей разбросанности чувств.

Я, безусловно, абсолютный невежда в музыке, но для меня композитор может быть очень интересным. Я люблю Бетховена и Чайковского не потому, что они общепризнанны, а потому, что, когда я их слушаю, с меня сползает ненужная бытовая шелуха, я становлюсь намного более открытым,