Голодная Гора - Дафна дю Морье

Маленький Хэл, по словам тетушки, очень походил на своего деда, ее брата Джона. У него были те же мечтательные глаза, те же губы и та же манера гладить собаку или кошку, когда ему не хотелось, чтобы на него обращали внимание, и он мог часами играть самостоятельно, совсем, как Джон, когда был маленьким.

– К тому же, – добавила тетя Элиза, – он унаследовал вашу сдержанность и осторожность, поэтому он мало чего добьется в жизни, если не выработает в себе энергии и напора Генри. Должна признаться, я люблю энергичных молодых людей.

– У Хэла будет достаточно энергии, если ее направить по верному пути, – улыбнулась Кэтрин. – Он нуждается в ободрении, требует терпения, ему нужен кто-то, кто вселит в него уверенность в себе. Когда нужно разговаривать и двигаться, он должен себя заставлять, тогда как для Молли это не составляет никакого труда. Она будет скользить по жизни весело и без малейших затруднений. А Хэл совсем другой, ему обязательно нужен кто-то, кто будет держать его за руку.

Тетушка Элиза фыркнула и щелкнула лорнетом, водворяя его на место у себя на груди.

– Мой отец не обратил бы никакого внимания на подобные разговоры, – сказала она. – Когда мы были детьми, нас никто не держал за руку, и я всегда гордилась тем, что у меня достаточно здравого смысла и что я практична. Именно поэтому я прожила дольше, чем все мои братья и сестры. Моя младшая сестра, тетушка вашего Генри, была страшно сентиментальна и слабовольна, да и у Джона – я всегда это говорила – не было, так сказать, становой жилы. В нашей семье встречаются слабовольные люди, есть у нас такая линия, Кэтрин, и это необходимо принимать во внимание.

Как приятно было сесть наконец снова на пароход до Слейна, пересечь пролив, прикатить домой в Дунхейвен через Мэнди и Эндрифф и оказаться в Клонмиэре. Проснувшись на следующее утро, Генри первым делом подумал, зачем он вообще куда-то уезжал. Высунувшись из окна спальни, он смотрел на бухту, и перспектива грядущего дня наполнила его радостью.

Завтрак в столовой, а потом – в библиотеку, туда явятся с докладом приказчик и прочие служащие. Старик Тим, которому было трудно ходить из-за боли в суставах, однако он краснел от негодования всякий раз, когда ему предлагали с почетом отправиться на покой; Салливан, старший садовник, племянник старика Бэрда, ныне покойного; егерь Филлипс, скотник Магони – лица, которые он видел в имении с самого детства. Если до ленча оставалось время – прогулка по всему имению через лес и на ферму, а потом парком домой, по тропинке вдоль залива. Днем на шахты, посмотреть, все ли там в порядке. Заехать по дороге к милому Тому в Хитмаунт, пригласить его и Хариет к обеду, выслушать и передать все накопившиеся сплетни. Как хорошо, что он выставил свою кандидатуру в Бронси, пусть даже его не выбрали, зато благодаря этому Том познакомился с Хариет, ясноглазой подругой Фанни, и теперь у них маленькая дочка Джинни, которую привозят в Клонмиэр, где она носится по дому вместе с его собственными ребятишками. Потом чай у ярко пылающего камина в гостиной, после которого из детской спускаются дети и рассаживаются вокруг Кэтрин. Молли, с пушистыми темными волосами, обычно самая бойкая, первая предлагает, что они будут делать, какую книжку будут читать, в то время как Хэл просит поиграть ему на фортепиано, глядя вокруг серьезными, круглыми, как у филина, глазами; дело кончалось тем, что ради Кити, второй дочери и самой младшей из детей, Кэтрин начинала играть джиги и другие старинные танцы, живые и веселые, и все трое детишек танцевали до упаду, и даже Хэл, забыв робость, прыгал и скакал веселее всех. Потом Кэтрин закрывала фортепиано, возвращалась в свое кресло и читала детям книгу, очень медленно, с многочисленными объяснениями.

– Вся беда в том, – сказал ей однажды Генри, – что ты очень устаешь с нашими детьми. Они не дают тебе ни минуты покоя.

– Дети никогда меня не утомляют, – ответила она. – Уверяю тебя, нисколько. Если бы мне было трудно, я бы отправила их в детскую.

– Я тебе не верю, – сердито сказал Генри. – Ведь если Хэл воображает, что ему нездоровится, а у тебя в это время голова раскалывается от боли, ты все равно будешь сидеть возле него целый день и не подумаешь о себе. А потом, если мне вечером хочется с тобой поговорить, ты не можешь, потому что слишком устала.

– Дорогой, мне кажется, что ты несправедлив первый раз в жизни. Неужели когда-нибудь случалось, что я была слишком усталой для моего Генри?

Он посмотрел на нее совсем так, как смотрит капризный обиженный ребенок, но потом лицо его прояснилось, приняв свое обычное выражение, он наклонился с улыбкой и поцеловал ей руку.

– Прости меня, – сказал он. – Я так тебя люблю.

И он вышел из комнаты, стыдясь своей вспышки, чтобы обсудить с егерем охоту, намеченную на следующую субботу, однако в голове у него, словно надоедливая муха, жужжали слова, сказанные на прошлой неделе Вилли Армстронгом: «Я надеюсь, что шалунья Кити завершит состав вашего семейства. Если у Кэтрин будет еще один ребенок, я не могу ручаться за последствия».

Однако не стоит об этом думать. Следует забыть все неприятности, все досадные мелочи. Кажется, именно такого принципа придерживается его матушка? Иногда он получал от нее письма – бессвязные каракули, написанные ни о чем, – а в тех редких случаях, когда она приезжала их навестить, у нее была одна-единственная цель: занять денег… Он больше не спрашивал, зачем они ей нужны, а просто выписывал чек и вручал ей, не говоря ни слова. Это было отвратительно – одна из тех неприятностей, которые следовало загнать в самый дальний угол сознания. Это был единственный секрет, который он хранил от Кэтрин. Он безумно боялся, как бы легкомысленная расточительность матери не стала известна остальным членам семьи, всем друзьям и знакомым и не вызвала бы скандала, как это произошло в случае с Джонни.

Между тем им предстояли грандиозные празднества. Третьего марта тысяча восемьсот семидесятого года шахтам исполнится пятьдесят лет, и Генри намеревался пышно отпраздновать это событие. На руднике будет настоящий обед для всех шахтеров, служащих и их семей, а также для моряков, которые обслуживают суда, перевозящие медь в Бронси. Будут говорить речи, произносить тосты, – словом, все будет так, как любит Генри. А потом, на следующий день, в Клонмиэре состоится обед для жителей графства и для всех тех, кто так или иначе был причастен к подписанию первого контракта, касающегося шахт. Семейство Лэмли из Дункрума, Флауэры из Эндриффа, все родственники и, разумеется, соседи, которые на протяжении пятидесяти лет так или иначе пользовались благами от рудника на Голодной Горе. Билл Эйр и Фанни привезут своих детей: сына и дочь; Герберт с женой и сыновьями прибудут с той стороны из Летарога; приедет и Эдвард, только что вернувшийся из-за границы, и тетушка Элиза, если она отважится перебраться через воду в это ненастное время года. Конечно же, почетное место будет отведено Тому и его жене и старому дядюшке Вилли, который помог Герберту появиться на свет. Молли, Хэлу и Кити будет позволено попозже лечь спать и сидеть за столом вместе со взрослыми. В голове у Генри роились планы, сменявшие друг друга с быстротой молнии, так что Кэтрин, смеясь, объявила, что у нее кружится голова, и она не знает, как ей удастся разместить всех гостей. Сыновьям Герберта придется спать в лодочном сарае, а Эдварда с молодой женой придется поместить в мансарде. Генри только отмахнулся.