Накануне - Николай Кузнецов

После окончания войны с Финляндией весной 1940 года в правительстве решался вопрос, на кого возложить ответственность за оборону Ханко. Я высказался за то, чтобы этим участком командовал один человек, моряк или сухопутный командир – не столь важно кто. Главное – обеспечить единство руководства. К сожалению, прежде такая точка зрения не встречала поддержки, и я тщетно отстаивал ее, когда речь шла о Либаве, Крыме, островах Эзель и Даго (Хиума). Но в отношении полуострова Ханко присутствовавший на совещании начальник Генерального штаба Б.М. Шапошников против моей точки зрения особенно не возражал. После некоторых колебаний он согласился даже на то, чтобы все сухопутные части на полуострове подчинялись командиру военно-морской базы, а через него – командующему Балтфлотом. Решающую роль в данном случае сыграло то обстоятельство, что добирались на полуостров и доставляли туда грузы преимущественно морем. Вот почему и ответственность за оборону предпочли возложить на моряков. Так или иначе, решения было принято правильное.

Батареи на Ханко сооружались среди скал, на крутых, обрывистых островах. Мы с трудом взбирались туда, хотя при нас не было никакого груза. Между тем строителям – морякам и красноармейцам – приходилось доставлять сюда и цемент, и песок, и пушки, и боеприпасы. Но дело подвигалось быстро. За лето успели построить много.

Погода по-прежнему стояла хорошая. Наш маленький катер сновал между островами. Их там сотни. Одни, большие и высокие, круто поднимались кверху. Другие почти не возвышались над водой. Некогда в этих местах Петр Первый в чине шаутбенахта командовал авангардией и атаковал отряд шведских гребных судов. Тут он пленил и вражеский флагманский корабль. Сколько воды с тех пор утекло, но островки, наверно, совсем не изменились… Изменять их приходилось нам, приспосабливая старый Гангут для защиты советских границ.

Следующий день мы посвятили осмотру сухопутных позиций. Укрепления строились почти в тех местах, где Петр перетаскивал свои деревянные суда по суше, в самой узкой части полуострова. Используя гранит и бетон, мы стремились создать на перешейке сильную огневую позицию, способную выдержать натиск врага. Важно было основательно зарыться в землю. Позднее от берега к берегу протянулись траншеи, насыщенные огневыми точками, начиная с пулеметов и кончая крупными гаубицами. Но пока сооружения были еще легкими и не очень надежными.

Развернув карту, А.Б. Елисеев показывал нам, что уже сделано, что еще строится и что существует пока в проекте. У него накопились серьезные претензии. Я обещал по возвращении в Москву добиться для строителей дополнительных средств и материалов, а командующий флотом тут же распорядился выделить все что можно из своих резервов.

Забегая немного вперед, скажу, что в следующем году на Ханко проделали огромную работу. Гарнизон встретил войну вполне подготовленным и успешно отражал натиск превосходящих сил противника. Только общая неблагоприятная обстановка на северо-западном направлении заставила в конце 1941 года эвакуировать защитников Ханко.

С.И. Кабанов, назначенный на Ханко за два месяца до войны, возглавил героическую оборону полуострова. Позже он был комендантом Ленинграда в самые тяжелые дни блокады, а потом его перевели на Север, тоже на очень трудный участок, где он руководил обороной полуостровов Рыбачий и Средний. Храбрый и опытный генерал, С.И. Кабанов в конце войны, когда надвигались события на Дальнем Востоке, возглавил береговую оборону всего Тихоокеанского флота. Едва ли можно было сыскать более подходящего человека для такого ответственного дела.

Признаться, Ханко я покидал с тяжелой душой. Думалось: трудно будет оборонять эту маленькую базу, когда обрушатся на нее удары и с моря, и с воздуха, и с суши.

С полуострова мы вернулись в Таллин. Как обычно, по окончании поездки собрали Военный совет и оперативных работников. То, что наиболее вероятным противником следовало считать гитлеровскую Германию, к тому времени уже не вызывало сомнений. Именно из этого исходили мы, обсуждая оперативные вопросы. Все, что касалось чисто морских операций и подготовки к ним, мог решать Главный морской штаб. Но как в случае войны будет организовано взаимодействие флота с армией и какие формы примет подчинение флота военному округу, оставалось неясным. Мы понимали необходимость специальной директивы правительства или Наркомата обороны, однако такой директивы в то время не было, она появилась только в феврале 1941 года, когда для ее выполнения оставалось совсем мало времени.

Из Таллина мы поспешили в Ленинград. Хотя он и считался тогда глубоким тылом, флот держал с ним крепкие связи – не потому только, что балтийцы по-прежнему любили этот город и рвались туда, едва выдавалась свободная минута, – в Ленинграде оставалось много флотских учреждений, институтов, там были судостроительные заводы…

Одновременно с нами в Ленинград приехал и нарком судостроительной промышленности И.И. Носенко. Человек он горячий, но с ним всегда можно было договориться. С Иваном Исидоровичем мы ездили по заводам, стараясь на месте разрешить многочисленные и неизбежные споры между моряками и судостроителями. Работники Наркомсудпрома доказывали, что надо быстрее принимать готовые корабли. Моряки находили некоторые механизмы неисправными и требовали улучшить их.

На стапелях одного из заводов высились громадные корпуса линкоров. Работы на них, однако, почти не велись. У стенок стояли только что спущенные крейсера. Их еще строили, но весьма медленно. Зато самым спешным порядком заканчивалось строительство эсминцев и подводных лодок. Воздушные шланги загромождали палубы. Рабочие одновременно вели клепку и монтаж. В правительстве готовилось важное решение о пересмотре судостроительной программы. Это уже чувствовалось и на заводах. Хотелось задержаться в Ленинграде. Надо было бы осмотреть новое здание Академии кораблестроения и вооружения. Однако пришлось отложить это до более удобного случая. Начальник морского полигона контр-адмирал И.И. Грен попросил побывать на испытании нового, двенадцатидюймового орудия.

«Лучшая пушка в мире», – говорил он. И, как показала жизнь, не преувеличивал.

Показали мне и шестнадцатидюймовую пушку для будущих линкоров. Это оружие – яркое доказательство наших экономических возможностей и талантливости советских конструкторов – тоже оказалось превосходным. (Когда строительство линкоров свернулось, башни с такими орудиями решено было установить на береговых батареях. Но начавшаяся война нарушила эти планы.)

Как всегда, настойчиво зазывал к себе командир военного порта А.Н. Лебедев. Но в Москве накопилось много дел, и скрипя сердцем я в тот же вечер расстался с Ленинградом.

Нередко мне задавался вопрос, насколько большая судостроительная программа, начатая в 1938 году, была увязана с оперативными планами и соответствовала требованиям военно-морского искусства того времени. Не вдаваясь в подробный анализ оснований, побудивших правительство принять именно такую судостроительную программу, мне все же хотелось бы поделиться некоторыми мыслями на этот счет и хотя бы в общих чертах напомнить о той судостроительной программе, которую нам так и не удалось выполнить. Она не без оснований вызывала ряд критических замечаний как в ходе войны, так и в последующие годы. Потребовав огромных денежных средств и расхода металла, эта программа не успела существенно увеличить наши Морские Силы.