Темные тайны - Гиллиан Флинн

— Это твой шанс, паря! Будь мужчиной. На тебя смотрит мать твоего ребенка, и она, между прочим, уже кое-что сделала. Хватит быть трусом, сколько можно позволять другим пинать себя и толкать! Чувак, я когда-то был таким же, но, честное слово, не хочу, чтобы в моей жизни это повторилось. Не дрейфь! Вспомни, как к тебе относится родной папаша. Будто ты слабак и размазня. Значит, ты этого заслуживаешь?! Да ты и сам знаешь.

Бен вдыхал холодный воздух, а слова забирались под кожу, кололи и злили все больше и больше. Да никакой он не трус!

— Давай, Бен, хотя бы начни, — подначивала Диондра.

Бык теперь только тяжело и хрипло дышал — от крови, выливавшейся из глубоких ран при каждом выдохе, рядом на снегу образовывалась огромная лужа.

— Нужно открыть выход ярости — она-то и дает власть. Не надоело всю жизнь бояться?

Бык на снегу представлял теперь такое жалкое зрелище, был до того уязвим — Бен смотрел на него с омерзением. Руки сильнее сжали рукоятку: нужно прикончить несчастную тварь, положить конец ее мучениям. Он занес тяжелый топор высоко над головой и резко опустил на голову быка. Череп хрустнул, бык издал последний крик, во все стороны полетели мозги и кости — и тут Бен почувствовал, как хорошо сейчас мышцам — они заработали (физический труд — удел мужчины), — и снова опустил топор. Череп раскололся пополам. Бык наконец испустил дух, в последний раз слабо дернув передними ногами. Взгляд Бена переместился на относительно нетронутую середину туши — и его словно прорвало, он начал крошить ее топором, вокруг фонтаном разлетались кости и внутренности. «Вот тебе! Вот тебе! Вот тебе!» — кричал он. Плечи свело, будто их сзади туго стянули резинкой, челюсть гудела, руки, сжатые в кулаки, тряслись, член, твердый как камень, двигался вместе с ним, словно все тело вот-вот зайдется в оргазме. Взмах — удар, взмах — удар!

Он хотел уже схватиться и за ружье, но вдруг почувствовал, что руки обмякли, внутри не осталось ни капли злости и он перестал ощущать силу. Стало противно — то же самое он чувствовал после того, как мастурбировал, листая порнографический журнал, — мерзко, гадко, отвратительно.

Диондра расхохоталась:

— Какие мы крутые с полудохлым-то быком!

— Но ведь я его убил, разве нет?

Они все судорожно хватали ртом воздух, они выбились из сил, лица были залиты кровью — выделялись только глаза, как у енотов.

— И этот парень заделал тебе ребенка, Диондра?! Ты уверена, что ему такое под силу? Неудивительно, что с малолетками у него получается лучше.

Бен бросил топор и пошел к машине, думая, что пора домой, что во всем виновата мать — какого черта она утром до него докопалась! Не истерила бы по поводу волос, был бы он сейчас дома в теплой уютной кровати: за дверью возятся сестры, где-то дальше бубнит телевизор, мать на кухне что-то варит на ужин. Но вместо этого он торчит здесь и выслушивает обычные насмешки. Пытался что-то доказать, но, как всегда, ничего у него не получилось, и никуда от этого не деться. Теперь ему всегда будут вспоминать сегодняшний вечер — вечер, когда он не сумел доказать, что на что-то способен.

Зато теперь-то он точно знал, что такое насилие, и хотел продолжения. Через несколько дней он об этом подумает. Звонок прозвенел — былого уже не воротишь. Он будет мысленно постоянно возвращаться к этой бойне, но Трей и Диондра вряд ли возьмут его с собой еще раз, а в одиночку ему пойти на это слабо, потому что он, как всегда, окажется жалким трусом.

По-прежнему стоя к ним спиной, он поднял ружье к плечу, развернулся, взводя курок, резко обернулся и выстрелил. Воздух зазвенел, ружье, как старый друг, толкнуло в плечо — будто похвалило за отличный выстрел. Он снова зарядил его, шагнул в поле, выстрелил.

В ушах звенело, в воздухе запахло дымом. Он возвышался над мертвыми кучами, а Трей с Диондрой впервые в жизни не проронили ни слова.

Наши дни

За то время, что я торчала в Оклахоме и не выходила на связь, Лайл оставил на моем автоответчике девять сообщений невероятно широкого диапазона тонов. Первое произносилось шутливо, с озабоченностью престарелой аристократки, которая, слегка гнусавя, справляется о моем здравии, далее тон последовательно менялся с раздражительного на суровый, настойчивый и перепуганный, а в последнем вернулся к дурашливому. «Не перезвонишь — приеду… и тогда горе тебе!» — вопил его голос на записи, а затем добавил: «Не знаю, правда, смотрела ли ты „Тумстоун“».

Конечно, этот вестерн я смотрела, но у Лайла получилась жалкая пародия на Курта Рассела в роли Уайетта Эрпа.

Я перезвонила, неожиданно для себя продиктовала адрес и сказала, что он может приехать, если захочет. Было слышно, как женский голос его просит: ну что ты в самом деле, спроси ее, спроси; при этом Лайл, очевидно, прикрывал трубку рукой. Не Магда ли выражает желание получить отчет о результатах моей встречи с Раннером? Что же, охотно сообщу. Мне и самой хотелось поделиться, иначе я способна снова залечь в кровать и не высовываться еще лет десять.

В ожидании гостя я занялась волосами. Возвращаясь со свидания с Беном, я заехала в магазин за краской для волос, чтобы, как обычно, покраситься в платиновую блондинку, но в конце концов у меня в руках оказалась коробочка, с которой кокетливо улыбалась рыжеволосая красавица. Я ведь предпочитаю не заморачиваться, а с рыжими волосами мороки меньше. К тому же я подумывала о том, чтобы вернуть себе первоначальный цвет, с тех самых пор, когда Бен заметил, как здорово я похожа на маму. Эта мысль казалась особенно привлекательной: я надеялась, что, если появлюсь у трейлера Дианы, похожая на ожившую Пэтти Дэй, этого, возможно, будет достаточно, чтобы она снова пустила меня к себе (зараза, так и не звонит!).

Я распределила по волосам темно-красную массу с легким запахом чего-то горелого. Оставалось держать краску еще четырнадцать минут, когда в дверь позвонили. Ну конечно, Лайл и, конечно, рано. Он влетел в дом со словами о том, какое облегчение почувствовал, когда я наконец позвонила, но вдруг отпрянул:

— Что это у тебя? Химию делаешь?

— Нет, возвращаюсь в рыжий цвет.

— Здорово. Натуральный.

За тринадцать оставшихся минут я рассказала ему о Раннере и Диондре.

— Ясно, — произнес он, глядя куда-то влево и подставляя мне ухо в своей обычной задумчивой позе. — Значит, по словам Бена, в тот день поздно вечером он ненадолго вернулся домой, поругался с матерью и снова ушел, поэтому не знает, что произошло потом?

— Да, — кивнула я.

— А что произошло, по словам Раннера? Либо твоих убил Трей, потому что Раннер задолжал ему деньги, либо в ходе какого-то дьявольского ритуала их убили Бен и Трей? Сначала твою семью, а потом еще и Диондру? А что Раннер сказал по поводу того, что подружка лишает его алиби?

— Он сказал, пусть отсосет. Извини, мне нужно смыть краску.

Он сопроводил меня в ванную, занял дверной проем, держась обеими руками за косяк, и задумался.