Ангелочек. Время любить - Мари-Бернадетт Дюпюи

— Он так и не заснул, и я полагаю, что музыка убаюкает его. Анри очень капризный, но он любит музыку и песни, — лукавым тоном ответила Анжелина.

Октавия вышла из кухни, держа в руках тряпку. Лицо ее раскраснелось, поскольку от дровяной печи исходил сильный жар. Служанка прислонилась к косяку двери.

Слегка улыбнувшись, Луиджи направился к камину. Склонив голову, он прижал подбородок к инструменту и поднял смычок. Едва раздались первые звуки, навевающие меланхолию, Жерсанда чуть не заплакала. Сначала звуки скрипки были нежными, чарующими, потом вдруг стали пронзительными, мощными. Аккорды звучали все громче и громче. Душераздирающая тоска уступила место проблескам радости и надежды. Служанка даже начала притопывать в такт правой ногой.

Восхищенная Розетта принялась раскачиваться на стуле. Что касается Анжелины, то она, закрыв глаза, погрузилась в мечтания. Из всех женщин, собравшихся в этот вечер в гостиной, только одна она встречалась с Луиджи, когда он вел кочевой образ жизни. Она вновь видела его в куртке из волчьей шкуры среди зимнего пейзажа в долине Масса.

«Что он хочет выразить своей музыкой? — думала Анжелина. — Звуки то берут за душу, то заставляют веселиться. И возникают мысли о нем, да, о нем, кто искал своих родных, привлекал своими выходками и красноречием, но на самом деле страдал от одиночества, голода и холода».

Акробат закончил играть бешеным аккордом, а затем поклонился своим немногочисленным слушателям. Наградой ему стали восторженные аплодисменты.

— Какой ты талантливый! — выдохнула его мать. — Мы завтра же купим тебе пианино.

— Это было так мило! Браво! — подхватила Октавия. — Я чувствовала себя такой молодой, какой была в те времена, когда пасла овец своего дядюшки на известняковом плато.

— Благодарю за комплимент, — отозвался Луиджи. — Я очень тронут, но таковой и была моя цель. Я хотел пробудить воспоминания или чувства.

— А я представляла себя маленькой девочкой в Перпиньяне, когда моя бедная мама напевала мне ритурнели, — тщательно выговаривая слова, подхватила Розетта. — Именно от нее передалась мне эта потребность петь с утра до вечера.

— Вас я тоже благодарю, мадемуазель, — ласково произнес Луиджи. — Ну а вы, Анжелина?

Смущенная Анжелина колебалась. Ей было трудно признаться в том, что она думала о Луиджи, о его жизни акробата.

— Скажем так, я вновь увидела странного человека, — наконец решилась она ответить. — Эксцентричного акробата, способного прыгнуть с баржи на берег канала, всегда готового выполнить самый безумный пируэт. Человека с бурной фантазией, который может спать в сенных сараях или у подножия деревьев. Возможно, я не права, но у меня такое чувство, что этой музыкой вы поведали нам о своих скитаниях.

— Хитрая бестия! — восхитился Луиджи. — А что еще?

— Не знаю, — ответила Анжелина.

— В таком случае я открою вам тайну последних нот. В конце своих странствий ваш эксцентричный акробат, как вы изволили выразиться, находит кров, пылающий очаг, накрытый стол, женщин, готовых приютить его и приласкать, и он радуется. А теперь ужинать! Я проголодался.

Жерсанда де Беснак мысленно возблагодарила Господа. Сын не оттолкнул ее ни словом, ни взглядом. Она принадлежала к числу тех женщин, о которых он говорил. И это было началом искупления, хрупкой надеждой, зарождавшейся в материнском сердце. Стремясь не вызвать у сына отторжение ни чрезмерной благодарностью, ни избытком чувств, старая дама сумела сохранить спокойствие. Она просто улыбалась, играя роль хозяйки дома.

Изящным жестом Жерсанда показала на стол, приглашая всех занять свои места. Октавия проворчала:

— Я не могу разорваться! Видите ли, мсье взбрело в голову, чтобы я ела здесь, в гостиной, вместе с остальными.

— Мсье не сможет насладиться вашими изысканными яствами, если будет знать, что вы в кухне, стоя, быстро проглатываете то, что осталось в кастрюлях, — сказал Луиджи. — Если понадобится, я сам буду прислуживать, как это делал в монастыре.

— Только этого не хватало! — простонала Жерсанда.

— Я тоже могу прислуживать! — воскликнула Розетта.

— Мы будем прислуживать все по очереди, кроме мадемуазель, — заявила Анжелина. — А сейчас мы попробуем этот великолепный салат!

Они набросились на салат-латук, нежный и одновременно хрустящий, смешанный с кружочками репчатого лука и корнишонами. Затем Октавия выскользнула из гостиной, чтобы принести соте из кролика на обливном терракотовом блюде. В меру прожаренное мясо было обильно полито собственным соком, присыпано мелко порубленным чесноком и петрушкой, равно как и картофель, нарезанный кубиками.

— Кролик! Мое любимое лакомство! — воскликнул Луиджи. — Мне случалось ловить их с помощью силка, а потом разделывать и жарить на огне.

— Но ведь так ловить запрещено! — вмешалась Анжелина.

— И жестоко! — подхватила Октавия. — Таким образом вы их душите.

— Почему? А я вот не знаю, что такое силок, — сказала Розетта.

— Силок — это веревка, на которой завязывают скользящий узел. Потом эту петлю подвешивают на тропе, по которой ходят зверьки, — объяснил Луиджи. — Но я расхвастался, а на самом деле я поймал кролика один-единственный раз, и у меня было тяжело на душе. И все же я с удовольствием его съел, ведь иначе смерть этого животного была бы бесполезной. Потом я довольствовался тем, что ловил форель в реках или утолял голод яблоками и грушами.

Эти признания потрясли Жерсанду, которая вот уже много лет наслаждалась изысканной стряпней Октавии.

Ей в горло кусок не лез, хотя мясо кролика было сочным и мягким.

— Не стоит напускать на себя столь сокрушенный вид, мадам, — сказал Луиджи. — Мои впалые щеки порой склоняли фермерш и их служанок к щедрости. Я получал куски лярда, свежего хлеба, колбасы… или срывал поцелуи, и даже более того.

— О нет, избавь нас от таких подробностей, прошу тебя! — воскликнула его мать.

Развеселившаяся Анжелина даже немного позавидовала женщинам, которых встречал и соблазнял Луиджи. Молодых и в возрасте, красивых и не очень — каждую акробат с горящим взором удовлетворял на свой лад. И вдруг Анжелина вздрогнула, поскольку осмелилась представить себя обнаженной в объятиях Луиджи, впившейся губами в его губы. Страстная натура Анжелины делала ее беззащитной перед желанием. В этом она убедилась, встречаясь с Гильемом Лезажем и Филиппом Костом. Ее тело требовало любви, ласки, поцелуев — всего того, чего она была лишена долгие месяцы.

«Он мог бы стать моим любовником, — думала Анжелина, объятая истомой страсти. — Только и всего… Нет, нельзя. Это грех».

Луиджи тайком наблюдал за Анжелиной. На ней была белая блузка без рукавов, с глубоким вырезом, что позволяло видеть часть ее белоснежной груди и изящные руки. Ее темно-розовый рот был приоткрыт. Дыхание стало учащенным. В Луиджи проснулся мужской инстинкт. Он сразу понял, какие душевные муки испытывает молодая женщина.