Белый Паяц - Виктория Угрюмова

– Я люблю тебя, Селестра Скарвик.

Они читали это в глазах друг друга, и им не требовались слова, чтобы все объяснить и все понять.

Но гонцу из дворца Альгаррода потребовалась вся мощь его легких, чтобы привлечь к себе внимание.

– Картахаль Лу Кастель! – заорал он, останавливаясь посреди зала.

Лорна подняла на него взгляд, в котором медленно умирала радость.

– Чего тебе? – спросил почему-то Лио Бардонеро.

– К генералу Де Геррену! Срочно!

– Игра окончена, – сказал Картахаль, поднимаясь со своего места. – Гармост Хорн, собрать Созидателей!

– Слушаюсь!

Ворвался в кабачок один из эргов, расхристанный, полупьяный, но трезвеющий на глазах. Хмель сползал с него, как ненужные одежды с невесты в первую брачную ночь.

– Наемники Гадрумета есть?!

– Да, – ответила Селестра.

– Да, есть, есть!!! – откликнулось несколько голосов откуда-то из соседнего зала.

– Всем в казармы! Приказ ратагерина!

– Что – война? – лениво спросил кто-то.

– Война не война, а приказ отдан четкий – всем в казармы.

– Да ясно, понятно, не верещи так.

Они остановились на пороге. Казармы Созидателей и казармы наемников располагались в противоположных сторонах. Вокруг толпились люди, и они ничего не могли сказать друг другу. Внезапно обоим показалось, что они все себе придумали. Мало ли что привидится праздничным вечером да под стакан хорошего вина. Сколько они знают друг друга – несколько минут?

– Встретимся в бою, – сдержанно произнесла Селестра.

– В бою, – эхом повторил Ульрих.

Сердце дрогнуло и затрепыхалось – они знали, что может случиться в бою. Ему, сердцу, стало так невыносимо больно, будто кто-то терзал его тупым клинком.

– Только не умирай, – попросил Де Корбей, – а то как же я найду тебя.

– И ты не умирай, – прошептала Селестра. – Иначе все в этом мире не имеет смысла.

– Ты – моя жизнь.

– Ты – моя жизнь.

– Пойдем быстрее, Герцог, – окликнул его Бобадилья Хорн. – Вот и закончилась непривычная мирная жизнь.

– Хоть увольняйся, – сказал грустный Этико.

Он не любил войн. Они мешали ему приятно и с пользой проводить время в кабачках и трактирах.

«Выпивоха» опустел в считаные минуты. На грязных столах, рядом с тарелками, на которых еще дымилось жаркое, со стаканами, в которых осталось недопитое вино, с надкушенными ломтями свежего хлеба, который сейчас кто-то дожевывал по пути в казарму, в лужах соуса, среди крошек и обглоданных костей, лежали пригоршни серебряных и медных монет. Гораздо больше, чем стоил сытный, обильный ужин. Солдаты уходили на войну, это было уже ясно, и это сразу меняло их отношение к происходящему.

Толстый Мурли уже забыл, что проиграл Картахалю половину жалованья, как Лу Кастель забыл, что выиграл сегодня у половины завсегдатаев кабачка. В ближайшее время деньги не будут нужны никому из них.

Молчаливые встревоженные слуги принялись собирать посуду, сгребать с тарелок еду, сливать вино в высокие кувшины и подсчитывать монеты. Лорна Дью сидела за стойкой, как мраморная статуя, неподвижная и безразличная ко всему. В похолодевших пальцах она сжимала кусочек пергамента, сложенный конвертом.

Ей казалось, что вечер, начавшийся столько лет назад, никак не может закончиться.

* * *

Страшная весть мгновенно облетела столицу. Праздник утих сам собой, погас, как угасает огонек свечи на холодном ветру. Город опустел, замолчал, сжался в ожидании беды. Только в казармах Созидателей жизнь оставалась прежней – для них война никогда не начиналась, хотя бы по той причине, что никогда и не заканчивалась.

Новобранцы и ветераны крепко спали, набираясь сил перед неизбежным походом (уже были заключены пари и сделаны ставки, когда выступать – нынешним утром или завтра). А несколько рыцарей собрались в караулке, вопреки всему продолжая приятно начатый вечер.

– Осталось еще три бутылки, – сообщил сержант Тори Тутол. – Немного, но горло промочить хватит.

– А что скажет командир Лу Кастель?

– Он вернется от Де Геррена не раньше чем к утру.

– Давай сюда свои бутылки, – велел падре Бардонеро. – Нам есть за что выпить. Это будет необычная война.

– Разве войны вообще бывают обычными? – поинтересовался Лахандан.

– Нет. Но все познается в сравнении.

– И за что будем пить? – спросил Ноэль.

– Не все ли равно… За то, чтобы все вернулись из похода. Только не говори, что так не бывает. Я и сам знаю, но так порой хочется поверить в чудо.

– Кстати, о чуде. Этот чудной человек в шутовском колпаке не обманул Герцога. Забавно, правда?

– Селестра Скарвик, – произнес Лахандан, будто пробуя имя на вкус. – Необычайная девушка. Порода видна с первого взгляда. Необычайная, говорю, девушка, особенно среди наемников.

– Необыкновенная, – согласился Де Корбей.

– Отсюда вопрос, – не унимался Ноэль. – Почему ты, падре, не стал читать свое предсказание, а спрятал его в мошну?

– Может, потому, что я не верю в предсказания?

– Тогда бы ты не стал его покупать. Хорошо, пускай ты пожалел бедолагу с его счастливыми билетиками и купил свой кусочек счастья, чтобы дать ему подзаработать, – допустим. Но тогда бы ты просто выбросил этот несчастный клочок пергамента и забыл о нем раз и навсегда. Но нет, ты бережно спрятал его в мошну. Почему?

– Может, потому, что я знаю, что предсказания всегда сбываются?

– Не хочешь прочитать, что тебе суждено?

– Нет. Пока – нет. А ты, Хромой?

– А я уже прочитал.

– Не поделишься?

– Прости, нет. Пока – нет.

– Своя рука владыка, – пожал плечами Лио Бардонеро. – Тори, ты сегодня читал стихи?

– Да, – кивнул сержант. – Только утром сочинил. Писарь, бродяга, сказал, что написал бы намного лучше, если бы Пантократор не обделил его талантом.

– Плакал?

– Не без того.

– Я же говорил! – воскликнул Бобадилья Хорн. – Как в воду глядел. Может, плюнуть на все эти войны да податься предсказателем будущего – третьим к этой парочке? К лоточнику с его Гауденцием.

– Гауденция тебе не обойти, – мягко заметил Лахандан. – Он чересчур милый, тебе, гармост, не хватит обаяния. Только не злись, бога ради.

– На что тут злиться? – пожал плечами Хорн. – Разве можно соперничать в очаровании с упитанным сурком? Тутол, лучше почитай нам свои новые стихи. О чем они, опять о любви?

– О войне, – коротко ответил сержант. – О таких, как мы.