Исповедь оборотня - Виталий Агафонов

письмами, жалобами, здесь пойдут

быстрее, чем в колонии! Немаловажно то, что в этом помогут адвокаты! Для этого мы с вами

сейчас напишем заявление! Я вам продиктую!

После письма, написал заявление на имя начальника СИЗО, с просьбой оставить

меня в следственном изоляторе.

– Не обещаю, но мы будем бороться за вас! – с этими словами пожал мне руку.

Из письма жены узнал, что она и жена Круглова сдали по сто тысяч рублей. Мельков

сославшись на то, что у него нет такой суммы, не сдал. Понятно, что судьи, не получив

необходимой суммы, оставили приговор без изменения. Ту часть денег не взяли.

Ребятам, работающим в медвытрезвителе, так и объяснили, что из-за Мелькова,

который категорически отказался сдавать деньги, приговор оставили без изменения, решение

суда, вступает в силу. Что-либо делать, со стороны УВД, бесполезно. Теперь, только всё

зависит от самих ребят, находящихся за решёткой.

Вызовы к старшему крыла, или фельдшеру, стали регулярными. Так же, регулярно

писал письма жене и волновался за неё. Просил сделать мне передачу, прийти на свидание.

Всякий раз жена говорила, обещала, но меня никогда не вызывали. Потом выяснилось, что

она, когда приносила передачи, или просилась на свидание, ей каждый раз отвечали: «В

приёме передачи отказать!» «В свидании отказать!» «Отправлен по этапу, ждите вестей с

колонии!» Так продолжалось почти месяц. Весь запас продуктов у меня закончился. На

подкормке держала вся камера. 29-ого февраля, мы с сокамерниками, хотели пойти на

прогулку. Перед самым выходом дали команду, готовится к выходу с вещами. Коля наскоро

собрал меня, и мы попрощались со всеми. Без предвариловки, посадили в автозак и

прямиком привезли на железнодорожный вокзал. Вывели и тут же посадили в поезд.

Завели в купе, там уже находилось восемь человек. Практически, из-за ресничек, не

было видно улицы. И не понятно, какое время суток на улице. Только загаженный тусклый

свет простых лампочек освещал еле-еле помещение купе. Все спали. Я сидел, у решетки и

смотрел на коридор. Ко мне тихонечко подошёл контролёр:

– Здравствуйте! Вы меня узнаёте?

– Да! Да! Узнаю, конечно! Вы с конвойного батальона!.. – чуть ли не воскликнул я.

– Тссс! Никаких фамилий, званий и имён! – он поднёс палец к губам.

– Как вы?.. – начал я.

– Разговор не обо мне! Разговор о вас! Всё под жёстким контролем! Я вас сразу же

узнал! Но подойти, ни как не мог, в силу разных обстоятельств! И сейчас времени почти что

нет! Слушайте внимательно! Прокуратура вас держит на особом контроле! Нашим, не

удалось вас отстоять! Вас в срочном порядке, почти тайком, вывезли! Для этого выбрали

воскресный день! Как они сказали, что от вас идёт большой резонанс! Мы вас везём в

Екатеринбург! Вернее только вас! Остальные в другие места! Будьте внимательны! Дальше я

не знаю куда, возможно в Тагил! Ну, всё, я пошёл! Ко мне не обращайтесь, будет

возможность, сам обращусь!

– Увидите мою жену, скажите обо мне, куда меня везут! Спасибо! Пока!

Он кивнул в ответ и пошёл дальше.

На протяжении всего пути, ко мне больше никто не подходил. И только в

Екатеринбурге, смотря на меня издалека, моргнул перед тем, как забежать в вагон. У меня

всё это не укладывалось в голове. Что я такого мог совершить, чтоб так ко мне относились.

Все боялись и были напуганы?

Система работает четко. В этой цепочке государственного аппарата, прокурор не

виноват, так как совершено преступление. Он разбирается. Судья, который судит, тоже не

виноват. Он всего лишь соблюдает букву закона. ГУИН, не виноват, он исполняет принятые

решения. Получается, виноват я. Но я не совершал этого преступления. Каждый, по сути,

выполняет свои обязанности. Именно обязанности. Но, при выполнении своих обязанностей,

каждый преследует свои меркантильные интересы. В таком случае, закон в их руках,

становится страшным оружием уничтожающий всё живое на земле. И оставляет только

выжженную поляну злости и ненависти. Это начало гибели любого государства. В этой

стране люди становятся орудием для достижения своих меркантильных целей. Ценность

человеческой жизни ни во что не ставится.

Позже, уже находясь в колонии, я узнал, что половину сотрудников СИЗО попросили

уволиться по собственному желанию. Вот и поймите теперь, сделайте выводы по этой

ситуации. Государственный аппарат ни в коем случае не хочет признавать своей вины и

пойдёт на что угодно, чтоб оправдать себя.

С поезда, меня, вместе с другими доставленными, из других регионов, повезли в

СИЗО Екатеринбурга. Как обычно, посадили в камеру с малолетками. Продержав несколько

часов, повели в приёмную. Здесь шла живая очередь. В просторном помещении находилось

не меньше трёхсот человек. Эта очередь извивалась между столов и за каждым столом

проверялись осужденные и их вещи с баулами. После долгой процедуры приёма, наконец-то

повели в камеру. За мной в очередной раз закрылась дверь. Я оказался в помещении 6 на 4. С

левой стороны от меня находились шконки в три яруса. Справа от меня параша, умывальник

и дальше общаг.

– Привет от Среднего Урала, чесной компании Среднего Урала! – возгласом

поприветствовал я сидельцев.

– Привет, коль не шутишь! – послышался голос, от крайней шконки первого яруса.

– Ну, что примете постояльца на несколько дней? – просматривая того кто сказал, но

так и не увидел.

– Принять, то примем! Вот только приземлиться тебе земляк негде! Шконок 15! С

тобой, нас, теперь, будет 18!

– Где 17, там и 18-ому место найдётся!

Тут, голос поднялся из кровати, подошёл ко мне, посмотрев испытывающе, спросил:

– Так кто ты уважаемый? Откуда? – на меня смотрел внимательно мужчина моего

роста, атлетического телосложения, примерно тридцати лет, пепельного цвета волосы с

вьющимся чубом.

– Пермь! Капитан! Две Коли! Смотрящий! – спокойно ответил я!

У моего собеседника расширились глаза при упоминании капитан и две Коли, он

удивлённо посмотрел на меня:

– Земляк! Проходи! Недавно пришла малява насчёт тебя! Мы о тебе наслышаны! Всё

будет нормально! Кушай, спи, пиши! Дави этих гнид, мы только спасибо скажем! Об

остальном не волнуйся! Об остальном побеспокоюсь я! – он повернулся в сторону шконок,

указал парню, – Освободи земляку место! Он с дороги, устал! Поспи брат! – уже

обратившись ко мне, крепко пожал мою руку.

Через несколько дней, утром, после завтрака, меня вывели с вещами, закрыли в

предварительной камере. Туда же привели ещё четверых. Узкая камера с обгаженной

парашей и забитой канализацией. Вокруг унитаза всё было залито испражнениями. Стояла

стойкая вонь. Окно разбито, в камере холодно. Закрыв, нас забыли, в течении суток ни разу

не входили и не кормили. Розеток, выключателей не было. На высоком потолке тускло горела

одинокая лампочка, до