Изабелла Прекрасная - Маргарет Кэмпбелл Барнс

Мортимер не умел соображать так быстро. Он стоял молча и пытался осмыслить новую идею.

— Ни у одного мужчины нет такого умного партнера, как ты, — сказал он наконец. Потом он рывком приподнял ее с кресла и пристально посмотрел в глаза.

— Я надеюсь, что твое предложение полностью удовлетворит Неда. А ты, моя дорогая, разве до сих пор не влюблена в своего красавца мужа? — спросил он.

Совершенно не характерная для него вспышка интуиции и крупица правды, содержащиеся в его заявлении, поразили Изабеллу.

— Та любовь, которая осталась во мне, была убита, когда он удрал, бросив меня в Беннокберне, — ответила она.

Но тем не менее жалостные письма, которые Эдуард время от времени ухитрялся посылать, разрывали ей сердце. Когда он оказался в Корфе, письма стали приходить реже. Только размазанные записки на клочках использованного пергамента или на страничках, вырванных из книг. Из писем ей стало ясно, что у него появились трудности с их пересылкой.

Обычно ей письма передавали тайком, и Изабелла редко упоминала о них. Ей не хотелось, чтобы перекрылись последние пути общения с супругом. Но настало время, когда она поняла, что необходимо поговорить с Мортимером об Эдуарде.

— Эдуард написал мне, что мечтает проехаться верхом на лошади, — сказала она Мортимеру, когда свергнутый король оказался в замке Корф.

— Он лишил меня свежего воздуха на много месяцев, когда я сам был заточен в Тауэре, — резко ответил он. — Кроме того, Орлетон прав, говоря, что люди в деревнях уже забыли все его грехи и жалеют его, когда он проезжает мимо них верхом.

— Может быть, ему в таком случае следует меняться своей одеждой с грумом…

Мортимер уставился на нее. Она, наверное, до сих пор представляет, что его окружают слуги. Но он не стал ее разуверять.

— Моя дорогая Изабелла, ему не так-то легко изменить внешность — с его ростом, аккуратно подстриженной бородкой и каштановыми волосами.

Изабелла снова ощутила опасную симпатию к супругу.

— Если бы кто-то мог убедить его сбрить бороду…

— Я уверен, что Гурни может убедить его. И тогда будет безопаснее, если придется переводить его куда-нибудь еще.

Изабелла быстро взглянула на него и увидела; как он хищно улыбается. Она пожалела, что продолжала настаивать на своем. У нее появилось плохое предчувствие.

— Тебе же он когда-то нравился. Я помню, как он приветствовал тебя за день до бегства из Беннокберна. Мы тогда встретились в первый раз…

— Я был верен ему, но я терпеть не могу слабаков, неумех и извращенцев. Ты не беспокойся! Он сможет покататься на свежем воздухе на будущей неделе, когда Гурни и Мальтраверс сопроводят его в Бристоль.

— Бристоль так далеко от Беркли!.. Почему ты постоянно переводишь его из замка в замок? Да еще в такую жуткую погоду?

— Так нам будет удобнее. Я решил переправлять его ночью.

Изабелла видела, что на его губах играет зловещая улыбка, и перестала задавать вопросы, а просто добавила:

— Если ты собираешься таким образом избавиться от него, у тебя ничего не выйдет. Не следует издеваться над ним, Роджер. И у него хорошее здоровье, он здоров как лошадь.

Но Эдуард был всего лишь человеком, а апрель был таким дождливым и холодным. Возле Лондона и то развезло дороги. И было нетрудно вообразить, во что могли превратиться проселочные дороги на западе. Всякий день, когда дождь стучал в дворцовые окна и завывал страшный ветер, мысли Изабеллы возвращались к супругу. Она представляла себе, как он едет верхом — промокший и усталый, и, дрожа, всматривается в темноту.

В тот вечер она послала за своими любимыми французскими музыкантами и самой лучшей группой актеров, потому что хотела отвлечься от мыслей о супруге. Но незадолго до полуночи она, взяв с собой Жислен, отправилась с ней по длинным переходам в гардеробную низложенного короля. Они шли в сопровождении нескольких придворных дам и единственного пажа со свечой. Королева перебрала оставшиеся там вещи. Хотя все его драгоценности и наиболее дорогие одежды были уже убраны во время коронации их сына, многие из знакомых ей вещей все еще были аккуратно разложены в огромных дубовых сундуках или висели на крючках в его гардеробной. Когда их вынимали и встряхивали, воздух наполнял запах мускуса, который он просто обожал. Изабелла боялась обернуться — вдруг сзади она увидит его, стоящего в тени и с укоризной глядящего на нее. Она быстро выбрала его самый теплый плащ для верховой езды, его любимый кафтан с вышитыми розами, подбитый мехом, из коричневого бархата и сапоги из алой кордовской кожи. И распорядилась сложить их в переметные сумы, чтобы отправить с посыльным для его путешествия в Бристоль. Ее дамы с любопытством смотрели на нее и гадали, для кого предназначены все эти роскошные вещи? Тогда Изабелла громко и небрежно сказала Жислен, чтобы всем было слышно:

— Бог велит радеть о сирых и убогих в такую ужасную стужу!

«Сирым и убогим был изложенный король Англии», — подумала она.

Изабелла также вспомнила, что он обожал медовые марципаны, и послала пажа, чтобы тот выпросил целую корзиночку у его молодого сладкоежки-сына. Она представляла, как приятно будет Неду внести свою лепту, подарив сласти отцу.

Она была довольна, что позаботилась о том, как скрасить пребывание узника в Бристоли. Но Мортимер сказал ей, что Эдуарда нельзя слишком долго содержать там из-за того, что люди начали плести заговоры в его пользу. Боже мой, ну почему эти люди не понимают, что их благие намерения могут только повредить свергнутому королю? Спустя неделю или две после его прибытия в Беркли Изабелла вернулась с вечерней службы и обнаружила, что в ее покоях ждет Нед. Он стоял у огня. Пламя играло на его золотом обруче и рыже-золотистых волосах и отражалось на пергаменте, который он держал в руках. Изабелла заметила, что он очень взволнован — он так резко повернулся к ней. Королева выслала всех из покоев.

— Это… от моего отца, — сообщил он, подавая лист пергамента. — Весточку привез один из грумов Глаунвилля.

— Кто такой Глаунвилль?

— Управитель милорда Беркли, мадам.

— Да, я помню его.

Изабелла забеспокоилась: «Что мог сообщить Эдуард их сыну?» Но, взглянув на пергамент, увидела стихи.

— Видите, мадам, это написано его рукой. Мелкие прописные буковки и высокие буквы «Эль» с длинным хвостиком, — взволнованно говорил Нед. — Слуга сказал, что милорд Беркли очень хотел, чтобы я прочитал эти стихи.

Нед так волновался, а у Изабеллы просто не хватило знаний, чтобы понять стихи.

— Они же на латыни, Нед, прошу тебя, переведи стихи на французский.

Нед был гораздо выше своей матери. Изабелла держала пергамент, а он читал, глядя поверх ее головы.

— «Мамнум михи контулиттемпоре брамули…» Мой учитель скажет вам, что моя латынь так же спотыкается, как усталая лошадь, но получается что-то вроде того: