Нить - Виктория Хислоп

Катерина не спала две ночи подряд, и тени у нее и правда были словно синяки.

– Входи! Входи! – поторопила ее Павлина. – Давай-ка выкладывай все.

Сидя за кухонным столом, Катерина рассказала Павлине о предложении.

– И что же мне делать? – спросила она.

– Ну, тут я не советчица, – сказала служанка напрямую. – Я-то вышла замуж за того, кого полюбила с первого взгляда. И любила до самой его смерти. А вернее сказать, и после смерти еще люблю.

– Так как же я могу думать о свадьбе, если люблю другого? – вопросила Катерина, и глаза ее наполнились слезами. – Даже если это только память…

– Это другое дело, – возразила Павлина. – Мне было уже за сорок, когда Гиоргос умер. Мы познакомились, когда мне было пятнадцать, а ему двадцать пять. Мне-то посчастливилось, а тебе надо о будущем думать.

Она хотела сказать это по-доброму, но слова прозвучали резко. О будущем. О будущем без любви.

– И ведь тебе уже скоро тридцать…

– Наверное, я знаю, что нужно сделать, – сказала Катерина после минутного раздумья, – но вопрос в том, смогу ли себя заставить.

Как же нелепо, что ее ситцевый платок весь вымок от горьких, а не от радостных слез. Предложение руки и сердца – считается ведь, что это мечта любой женщины.

Павлина проводила Катерину наверх, к Ольге, и они вместе пошли в гардеробную, чтобы хозяйка примерила платье. Обычно в это время они обсуждали детали украшений, которые сделала Катерина, а еще Ольга всегда спрашивала о Евгении, но сегодня ее вопрос оказался для девушки полной неожиданностью.

– Катерина, можно тебя кое о чем спросить? – сказала она.

Швея подняла голову. Она стояла на коленях на полу, подкалывая подол.

– Конечно.

– Мой муж кое-что сказал сегодня утром. Что ты выходишь замуж за кириоса Гургуриса. Это правда?

Катерина обмерла. Это прозвучало так же неожиданно и дико, как и само предложение Гургуриса.

– Я… Я… Это…

– Прости, пожалуйста, – торопливо проговорила Ольга. – Я, должно быть, поспешила с выводами. Просто кириос Комнинос сказал, что Григорис Гургурис женится на своей лучшей швее. Так он слышал, во всяком случае. Вот я и решила, что речь о тебе.

Катерина изо всех сил старалась думать только о работе, которой была занята. Во рту у нее была булавка – вот и предлог, чтобы не отвечать. Девушка уже столько раз хотела признаться Ольге в своих чувствах к ее сыну, но каждый раз казалось, что сейчас не время. А теперь момент и вовсе неподходящий.

Павлина принесла им обеим чай. Катерина всегда подшивала подол на месте, а перед уходом разглаживала платье, и все это занимало у нее час или два.

– Мне так неловко, – сказала Ольга Павлине. – Я услышала, что Григорис Гургурис женится на своей лучшей швее, и решила, что это Катерина! – Непривычный Ольгин смех зазвенел в комнате, как колокольчик.

Павлина с Катериной переглянулись, и девушка разразилась слезами.

Ольга смутилась. Павлина объяснила ей, что Катерина действительно получила предложение, но еще не приняла его.

– А собираешься? – прямо спросила Ольга. – Кажется, это тебя не особенно радует, милая.

– Я его не люблю, – сказала Катерина.

– А я ей говорю: пускай даже пока не любит, а как поженятся, может, все станет по-другому. Мало ли людей сначала сомневаются перед свадьбой.

– Может быть, она и права, – сказала Ольга, ласково глядя на Катерину.

Катерина знала, что Ольга не любит своего мужа. Пожалуй, ее брак был противоположностью Павлининому. Катерина думала: может быть, она и любила Константиноса Комниноса сначала, а потом разлюбила. Может быть, третьего, идеального варианта (полюбить сразу же и на всю жизнь) вовсе не бывает. Как ей сказать Ольге, что она все еще любит умершего? И что этот умерший – ее сын?

– Но что же мне, по-вашему, делать? – в отчаянии взмолилась Катерина; пусть Ольгино слово станет решающим.

– Можно подождать, когда придет любовь, – грустно ответила Ольга, – но ведь может случиться и так, что она не придет никогда.

Мнения трех женщин, которые желали ей добра, как никто другой, подтолкнули ее навстречу неизбежному.

Через месяц состоялась скромная свадьба. Оказалось, что у Григориса Гургуриса нет родственников, не считая единственного племянника, и других гостей тоже было немного: Евгения, София, Мария, Павлина, две девушки из отделочного цеха, управляющий из Верии и Константинос Комнинос. Катерина написала и матери, пригласила ее на свадьбу. Зения прислала поздравление, но ответила, что больна и приехать не сможет.

Все восхищались простым отрезным платьем невесты, но сама она знала, что вложила в него меньше любви и труда, чем в любое из сотен других, сшитых ею. Современная мода на прямые силуэты помогла скрыть недостаточную пышность фигуры, и в венке из свежих розовых бутонов на темных, коротко остриженных волосах Катерина могла бы сойти за пятнадцатилетнюю.

После церемонии состоялся обед в отдельном зале отеля «Эрмес-Палас». Жених и кириос Комнинос были там как дома, а остальные гости чувствовали себя не в своей тарелке. Дом Комниноса был самым роскошным местом из всех, в каких Катерина когда-либо бывала, но этот отель побил все рекорды по количеству мрамора, позолоты и лепнины. Все тут было чрезмерно – от множества серебряных ножей и вилок на столе до букетов, таких огромных, что из-за них Катерине было почти не видно гостей. Ветки жасмина и глицинии не помещались в огромной вазе в центре стола, которой хватило бы на весь задний двор ее дома.

Напротив каждого гостя был целый строй бокалов, стоявших в ряд, как трубы органа, и почти все полны до краев. Катерина только пригубила из каждого, но все равно ей ударило в голову, и, попрощавшись с гостями, она поднялась по широкой лестнице не слишком твердой походкой. Эту ночь им с ее новоиспеченным мужем предстояло провести здесь.

После первого поцелуя в брачную ночь она едва не упала в обморок от омерзения. Изо рта у Григориса крепко пахло застоялым табаком, а почувствовав на губах горько-кислый вкус его прокуренного языка она, никогда не курившая, почувствовала, что ее вот-вот вырвет. После поцелуя предстояло выдержать еще одно испытание. Катерина как-то уже видела ноги Гургуриса, когда он вызывал ее к себе в кабинет, чтобы подшить ему новые брюки, и теперь волосатость его тела ее не удивила, но его необъятная толщина без одежды выглядела настолько отвратительно, что она и вообразить себе не могла.

Он расстегнул рубашку, и его жировые складки вывалились наружу. Стекли к бедрам и повисли, колыхаясь, словно какое-то живое существо. Весь его огромный живот был изборожден варикозными венами, будто реками, и Катерина увидела, что его свисающая грудь вдвое больше ее собственной.

Катерина тем временем тоже разделась и почувствовала, что новоиспеченный муж внимательно разглядывает ее. Он коснулся ее шрама и тут же отдернул руку с явным отвращением. Она привыкла носить одежду с длинным рукавом зимой и летом, и теперь ее изуродованная рука оказалась для Гургуриса полной неожиданностью.