Жизнь Шарлотты Бронте - Элизабет Гаскелл

15 января 1849 года

Нельзя сказать, что Энн чувствует себя хуже, но нельзя утверждать и что ей лучше. Самочувствие больной меняется в течение дня, но в целом каждый день проходит примерно одинаково. Утро – обычно самое лучшее время; вторая половина дня и вечер – самые беспокойные. Кашель усиливается по ночам, но он редко бывает сильным. Ее очень беспокоит боль в руке. Энн регулярно принимает рыбий жир и углекислое железо, находя их отвратительными, особенно рыбий жир. Аппетит у нее совсем плохой. Не беспокойся, пожалуйста, что я устану и захочу отдохнуть от своих забот о ней. Она необыкновенно дорога мне, и я приложу все силы, какие только у меня есть. Рада сообщить, что папа чувствует себя гораздо лучше в последние несколько дней.

Ты спрашиваешь обо мне. Могу ответить только, что если мое здоровье сохранится таким, как сейчас, то все будет хорошо. Правда, я все не могу избавиться от болей в груди и спине. Они странным образом возвращаются с каждой переменой погоды, иногда сопровождаясь болью в горле и хрипотой, но я борюсь с этим при помощи смоляных пластырей и отвара из отрубей. Мне сейчас нельзя невнимательно относиться к своему здоровью, никак нельзя болеть в настоящее время.

Я стараюсь не оглядываться назад и не заглядывать в будущее, вместо этого я смотрю ввысь. Нет времени ни на сожаления, ни на страхи, ни на рыдания. То, что я должна делать, определено очень ясно, и все, о чем я молю Господа, – это дать мне силы выполнить свой долг. Дни проходят медленно и однообразно; ночи – это настоящее испытание: я внезапно пробуждаюсь от беспокойного сна и осознаю, что одна лежит в могиле, а другая сейчас не рядом со мной, а в постели, предназначенной для больных. Но Господь все видит.

22 января 1849 года

На прошлой неделе стояла хорошая, мягкая погода, и Энн почувствовала себя немного лучше. Однако сегодня она снова выглядит очень бледной и апатичной. Она по-прежнему принимает рыбий жир и, как и раньше, находит его тошнотворным.

Она искренне благодарит тебя за присланные стельки для ее ботинок, они чрезвычайно удобны. Я же хочу попросить тебя прислать ей такой же респиратор236, какой есть у миссис ***. Высокая цена не имеет значения, если ты полагаешь, что следует купить более дорогую вещь. Если тебя не затруднит, то пришли пару стелек и мне: все это вместе с респиратором можно положить в посылку, которую ты собиралась отправить. Пожалуйста, напиши, сколько все это стоит, и мы переведем тебе деньги по почте. «Грозовой перевал» тебе выслан. Что касается ***, то я не послала ей ни письма, ни посылки. Мне нечего сообщить, кроме самых печальных известий, и я предпочла, чтобы ей сообщили об этом другие. Я также не стала писать ***. Я совсем не могу писать, за исключением тех случаев, когда это совершенно необходимо.

11 февраля 1849 года

Сегодня мы получили посылку, ее содержимое дошло в полном порядке. Перочистки очень хороши, большое спасибо тебе за них от всех нас. Полагаю, респиратор будет полезен Энн, если она почувствует себя достаточно хорошо, чтобы снова выйти на улицу. Она в прежнем состоянии – не намного хуже, хотя стала совсем худенькой. Боюсь, не стоит обманываться и воображать, что ей сделается лучше. Трудно сказать, как повлияет на нее приближающаяся весна. Возможно, теплая погода придаст благотворный импульс ее организму. Но я трепещу при одной мысли о том, что погода переменится к худшему и снова начнутся мороз и холодные ветры. Скорей бы прошел этот март! Состояние духа у нее спокойное, и страдания до сих пор были несравнимы с тем, что происходило с Эмили. Я постепенно смиряюсь с навязчивой мыслью о том, что́ нас, возможно, ждет, однако какая это печальная и страшная мысль!

16 марта 1849 года

Прошлая неделя оказалась серьезным испытанием для нас: холодно не было, однако без конца менялась температура, к чему Энн очень чувствительна. Ей не стало, как мне кажется, намного хуже, но кашель бывает по временам очень сильным и болезненным, и ее силы, похоже, убывают, а не прибавляются. Поскорей бы прошел этот март! Ты права в своих догадках, что я несколько пала духом, – иногда это действительно так. Мне было легче переживать то, что происходило в самые тяжкие моменты, чем то, что происходит сейчас. Скорбь о потере Эмили не уменьшается со временем, я часто испытываю острые приступы знакомой боли. Они приносят с собой невыразимую печаль, и тогда будущее представляется мне совсем темным. Но при этом я осознаю, что нет пользы от жалоб и скорби, и стараюсь избавиться от них. Я верую, что наши силы даются нам в соответствии с испытаниями, но тяжесть моего положения не уменьшается оттого, что я привыкаю к нему. Одиночество, оторванность от близких сердцу людей – обстоятельство, способствующее подавленности, но я не хочу, чтобы кто-то из моих подруг оказался рядом: я не смогу разделить ни с кем, даже с тобой, печаль этого дома: это мучило бы меня невыносимо. Но в то же время наказание неотделимо от благодати. Страдания Энн по-прежнему не столь ужасны. Моему характеру свойственно, если я остаюсь одна, продолжать борьбу с прежней настойчивостью, и я верую, что Господь меня не покинет.

Энн всегда отличалась хрупким здоровьем, – может быть, по этой причине ее домашние обратили меньше внимания, чем следовало, на первые симптомы болезни, оказавшейся фатальной. Однако при этом они, похоже, довольно скоро послали за врачом. Энн была обследована с помощью стетоскопа, и выяснилось ужасное: ее легкие затронуты чахоткой, причем болезнь получила уже значительное развитие. Ей было предписано лечение, которое впоследствии одобрил доктор Форбс237.

Недолгое время сохранялась надежда, что течение болезни приостановилось. Шарлотта, чувствовавшая себя совершенно больной из-за депрессии, не отходила от младшей сестры, последней оставшейся в живых. Утешением служило только то, что Энн была самой терпеливой и самой кроткой больной, какую только можно себе вообразить. Нужно было вытерпеть долгие часы, дни и недели невыразимой тоски. Оставалось только молиться, и Шарлотта ревностно и неустанно возносила свои молитвы к Господу. Вот что она писала 24 марта:

Самочувствие Энн ухудшается постепенно и перемежается периодами улучшений, но сомневаться в том, что оно становится хуже, не приходится. <…> Она проявляет истинно христианское смирение. <…> Пусть Господь укрепит ее и всех нас в этом испытании длительной болезнью и поможет ей в последний час, когда придет время последней борьбы перед расставанием души с телом! Мы видели, как покинула нас Эмили, – в тот час наши сердца, как никогда, были привязаны к ней. <…> Едва ее похоронили, как тяжело заболела Энн. <…> Такого нельзя вынести одному только разуму, не укрепленному верой. Я должна быть благодарна Небесам за силы, которые они до сих пор посылали моему отцу и мне. Господь, я полагаю, особенно милосерден к старикам; что же касается меня самой, то, знай я раньше о предстоящих испытаниях, они показались бы мне совершенно невыносимыми, но в действительности мне удалось вынести их, не впав в изнеможение. Надо признаться, что за то время, которое прошло после смерти Эмили, я ощутила в своем одиночестве столь глубокую скорбь, что она намного превысила тоску, испытанную сразу после ее кончины. Тяжесть утраты причиняет острую боль и жаждет какого-то выхода, а то чувство, которое возникает впоследствии, по временам парализует волю. Я поняла, что не нужно искать утешения в сознании собственной силы: мы должны находить ее только во всесилии Господа. Сила духа прекрасна, но и она может быть поколеблена только для того, чтобы показать нам, насколько мы слабы!