Неровный край ночи - Оливия Хоукер

Гертер и я сошли с дистанции».

Он должен заставить ее понять. Когда их пути разойдутся, они разойдутся навсегда. Нет никакой надежды, что Антон вернется.

Когда, наконец, ночь становится такой холодной, что пробирает его до дрожи, Антон возвращается в дом. Элизабет уже легла, но она оставила горящую свечу на старом кухонном шкафу. Он проверяет, чтобы занавески были плотно задернуты. Затем он осматривает поленья, сложенные возле печи, в поисках подходящего куска, длинного и тяжелого, с плотной ровной фактурой.

В свете свечи, устроившись в старом кресле и поставив корзину с шитьем жены в ноги, Антон начинает выстругивать из дерева. Рождество уже скоро, но ему еще нужно приготовить подарок для Элизабет. Он будет работать всю ночь, снимая одну смолянистую щепку за другой, пока усталость не вытеснит все мысли из головы и не заманит его в постель. И в каждую следующую ночь, пока семья будет спать, Антон будет делать то же. В янтарном свете, у единственного маленького огонька, он будет сидеть, окруженный призраками воспоминаний. На пятую ночь подарок, наконец, начинает обретать форму: это фигурка святой Элизабет, молитвенно сложившей руки. На шестую ночь он дает фигурке лицо самой Элизабет – его Элизабет, его честной, храброй и преданной жены.

Он разговаривает со святой, пока вырезает ее из древесины. Шепчет ей все, о чем сожалеет, и то, о чем нет. В завитках ее волос, в складках платья, в морщинках вокруг ее глаз он запечатлевает свои сокровенные мысли, посвящая в них маленькое, только что созданное тело. Как если бы когда-нибудь Элизабет, проведя руками по гладкому отполированному дереву, смогла прочесть в нем все тайны Антона и, наконец, понять.

Он говорит святой: «Я любил тебя. Всегда помни это. Что бы ты ни чувствовала ко мне, я любил тебя, так же сильно, как любил детей. Наших детей, которые живы, и тех детей, которых я потерял, – и всех людей, которым откликнулось мое сердце, хотя они были чужаками. Тех, которые взывают из своих могил к справедливости, и тех, кого еще можно спасти, если мы сумеем остановить то, что начали давным-давно. Все, что я сделал – для тебя, Элизабет, и для Бога – я сделал из любви».

Когда Рождество приходит, оно тихо. На Штутгарт не падают бомбы и, слава Богу, не падают они и на нашу деревню. Дети счастливы, получив орехи и апельсины, простенькие, единственно доступные в военное время, игрушки, которые подарили Полу и Марии. Альберт уже вырос из игрушек, поэтому ему Антон дарит книги. Он припас для своего старшего сына, для своего тихого, вдумчивого мальчика, и еще один подарок – но с ним надо подождать подходящего момента.

Антон украсил коробку с подарком для Элизабет голубой шелковой лентой, той самой, которую давным-давно дала ему сестра. Элизабет развязывает ее и заглядывает внутрь. В ее глазах блестят слезы, когда она берет святую Элизабет в руки. Кажется, что ее пальцы уже прочли те слова, которые Антон надеялся вложить в душистое дерево, и когда она поднимает на него взгляд, она улыбается.

36

Новый год холодный и суровый и горчит от мороза. С тех пор, как минуло Рождество, Элизабет постоянно напряженная и раздражительная, как будто предчувствует все, что скоро должно произойти, если жизнь будет продолжаться: потерю Антона, распад семьи. Солдаты снова приходили из туннеля, высвобождаясь из недр промерзшей земли в новогодний день. Понемногу мир крадет наше убежище, наш маленький Унтербойинген. Мир отдергивает занавески. Элизабет смотрит на небо при каждом шуме, будь то тетерев, воркующий в поле, или рев двигателя грузовика, едущего по Аусштрассе. В мире нет безопасного места, раз даже в Унтербойингене уже небезопасно.

Будучи во взвинченном, измотанном состоянии, первой новость узнает как раз Элизабет. Она понесла в город куриный бульон и свежеиспеченный хлеб, чтобы немного поддержать фрау Зоммер, у которой болеет ребенок. Но она тут же спешно возвращается домой, чтобы сообщить известие. Она находит Антона чистящим свои старые карманные часы у огня. Ее щеки еще пылают от холода.

Она говорит:

– Помнишь, я просила тебя продать инструменты – когда СС просили сдавать медь?

– Да.

Как бы он смог забыть?

– Так вот, Антон, они больше не просят, – хмурится она. – Они изымают медь. Конфискуют.

Он качает головой. Невелика беда – странно, что это вообще могло стать поводом для беспокойства.

– Они не станут брать музыкальные инструменты. Это действительно не тот тип меди; я говорил тебе правду.

– Нет. – Она падает возле него на колени, цепляясь за его рукав. – Антон, они забирают церковные колокола. Они уже забрали колокола в Вернау и Кирххайме. У фрау Зоммер семья в Вернау. Они написали ей и все рассказали. Она показала мне письмо.

Часы выпадают из его рук и глухо звякают об деревянный пол. Элизабет поднимает их, но Антон слабо соображает, что делать с этим предметом. Он затягивает их цепочку вокруг запястья, туже и туже.

Он не позволит Гитлеру забрать колокола святого Колумбана. Но как это предотвратить, Антон не имеет ни малейшего понятия.

Элизабет видит его решительный настрой, который охватывает его после недель отчаяния и подавленности, и это пугает ее.

– Антон, ты не должен…

Но он должен. Они все равно за ним придут. Это лишь вопрос времени, вопрос дыры в расписании. Его уничтожение уже предопределено, как если бы его смерть была высечена в камне. Какое это может теперь иметь значение, раз он под колпаком у Гитлера?

Я еще могу стать шипом в волчьей лапе. Один последний раз. Если будет на то Божья воля, в этот раз у него все получится, если уж не получалось до того.

– Антон, твоя рука!

Цепочка от часов врезалась глубоко в кожу Антона, и его пальцы синеют. Дрожащими руками он разматывает цепочку. Элизабет берет его руку в свои и растирает, пока чувствительность не возвращается.

– Послушай, Элизабет. Вот, что мы должны сделать.

– Нет, Антон.

Она чувствует, что последует дальше. Она качает головой, но слабо сопротивляется. Она уже и сама знает, что нужно делать.

– Да, моя дорогая. Послушай меня. Ты с детьми поедешь в Штутгарт. Будете жить у моей сестры.

Он не просил Аниту принять их – этот отчаянный план только что пришел ему в голову – но он и так знает, что сестра не откажет. Она ни за что не отвергнет семью Антона.

– Зачем?

– Там для вас может быть безопаснее.

– Безопаснее, в Штутгарте? Антон…

– Теперь, когда солдаты ходят туда-сюда по этому чертовому туннелю, Унтербойинген уже не тот райский