Записки капитана флота - Василий Головнин
Шрифт:
Интервал:
Здесь стали содержать нас также хорошо: кроме обыкновенного кушанья, давали нам десерт, состоявший из яблок, груш или из конфектов, не после стола, а за час до обеда, ибо таково японское обыкновение: они любят сладкое есть прежде обеда. Вскоре по прибытии нашем в Хакодаде навестил нас главный начальник города гинмиягу Кодзимото-Хиогоро. Спросив нас о здоровье, сказал он, что дом сей для нас мал, но мы помещены в нем потому, что теперь здесь много разных чиновников, да и губернатора ожидают, для которых отведены все лучшие дома; а притом есть надежда, что русский корабль скоро придет и мы на нем отправимся в свое отечество. Если же, паче чаяния, он ныне не будет, то на зиму приготовят для нас другой дом.
Чрез несколько дней после нас приехал на судне гинмиягу Сампей и с ним академик, переводчик голландского языка и наш Кумаджеро. Переводчики и ученый тотчас нас посетили, потом стали к нам ходить всякий день и просиживали с утра до вечера, даже обед их к нам приносили. Они старались до прибытия «Дианы» как можно более получить от нас сведений, всякий по своей части. Между прочим, голландский переводчик, списав несколько страниц из Татищева французского лексикона, вздумал русские объяснения французских слов переводить на японский язык, приметив, что сим способом может он узнать подлинное значение многих слов, которые иначе остались бы навсегда ему неизвестными. Эта работа наделала нам много скуки, беспокойства и даже хлопот. Одного примера будет достаточно, чтоб показать любопытным, сколько имели мы затруднений и неприятностей при сем деле.
Между великим множеством русских слов, собранных японцами в свой лексикон, находилось слово «достойный», которое, как мы им изъяснили, означает то же самое, что и «почтенный, похвальный»; но всех значений, в которых прилагательное сие имя употребляется, будучи поставлено с другими словами, объяснять им было бы слишком много и для них непонятно. Когда же японцы переводили с нами вместе толкование на французское слово «digne», то, встретив там пример «достойный виселицы», заключили, что слово «виселица», конечно, должно означать какую-нибудь почесть, награду, чин или что ни есть тому подобное. Но лишь мы изъяснили им, что такое виселица, то наши японцы и палец ко лбу: «Как так?! Что это значит? Почтенный, похвальный человек годен на виселицу!» Тут мы употребили все свое искусство в японском языке для уверения переводчиков, что мы их не обманули, и приводили им другие примеры из того же толкования, где слово «достойный» употребляется точно в том смысле, как мы им изъяснили прежде.
Такие затруднительные для нас случаи нередко встречались, и при всяком разе японцы, повесив голову на сторону (то же, что у нас пожать плечами), говорили: «Мусгаси кодоба, ханаханда мусгаси кодоба», то есть: «Мудреный язык, чрезвычайно мудреный язык!» Другое занятие голландского переводчика состояло в переложении на японский язык небольшой русской книжки, изданной в Петербурге, о прививании коровьей оспы. Книжку сию подарил один из русских лекарей японцу Леонзайму, а он привез ее в свое отечество[62].
Академик же старался получить как можно более сведений о разных предметах, заключающихся в Либесовой физике.
Любопытнее и важнее всего были для нас занятия Теске: сначала он нам сказал по повелению своих начальников, что правительство их сомневается, поняли ли господа Лаксман и Резанов ответы, данные японцами на их требования, и потому правительство их желает, чтоб мы вместе с японскими переводчиками перевели на наш язык с оригинальных бумаг ответы их Лаксману и Резанову и по прибытии в Россию постарались бы переводы сии довести до сведения нашего правительства, а если возможно, то и самого государя. Сверх сего, просили они нас списать на таковой же конец копии с двух бумаг Хвостова, о которых уже упомянуто в прежних главах сего повествования. При переводе вышеупомянутых ответов японцы старались, чтобы оные переведены были на наш язык сколько возможно ближе к литеральному смыслу, да мы и сами не менее их того хотели, дабы чрез то получить понятие об оборотах их языка и видеть содержание столь важных и любопытных бумаг в неукрашенном и необезображенном их смысле. И потому, не заботясь о красоте слога, мы перевели бумаги сии, держась столь близко к слогу оригиналов, сколько наше умение и свойство русского языка позволяли. Для любопытства моих читателей я желал было поместить здесь точную копию наших переводов, но они слишком пространны. Потом японцы стали с нами переводить на русский язык бумаги, которые хотели они вручить при отправлении нас на ожидаемый корабль господину Рикорду и нам.
По окончании переводов всех сих бумаг Теске объявил нам приказание своих начальников, чтоб мы по содержанию оных не считали японцев такими ненавистниками христианской веры, которые бы принимали исповедующих оную за людей дурных и презрительных. Этого они нимало не думают, а напротив того, знают, что во всякой земле и во всякой вере есть люди добрые и злые; первые всегда имеют право на их любовь и почтение, какого бы исповедания они ни были, а последних они ненавидят и презирают. Но что христианская вера строго запрещена японскими законами, тому причиной великие несчастия, которые прежде они испытали в междоусобной войне, последовавшей от введения к ним сей веры.
Впрочем, что бы в сердце своем японцы ни думали о христианах, но такое объявление, конечно, делает им великую честь.
Между тем приехал в Хакодаде сшрабиягу Отахи-Коеки, бывший начальником на острове Кунашире в оба прибытия туда господина Рикорда. Он тотчас пришел нас навестить, но обошелся с нами не по-прежнему: не делал уже нам никаких насмешек, а напротив того, говорил очень учтиво и ласково, спрашивал нас о здоровье и поздравлял со скорым возвращением в отечество. При сем случае Теске нам сказал, что, дав господину Рикорду прошлой осенью ответ, будто мы все убиты, он мог действительно нас погубить, но затем, в последнее прибытие нашего корабля, твердостью своей загладил прежний свой поступок, и вот каким образом.
В Кунашире гарнизон состоял из войск князя Намбуского, и начальником оного был весьма значащий чиновник – гораздо старее Отахи-Коеки, хотя и повиновался ему, поелику сей последний управлял островом со стороны императора. Намбускому начальнику было сообщено о намерении японского правительства войти в переговоры с нашими кораблями, следовательно, палить в них не следовало. Но он до самого прихода господина Рикорда не получал на сие повеления от своего князя, а потому, коль скоро «Диана» появилась, он решился, следуя прежним приказаниям, стрелять в нее. Однако Отахи-Коеки и товарищ его, присланный к нему по случаю ожидания чужестранных судов (Отахи-Коеки сам просил, чтоб по случаю ожидания русских на Кунашир прислан был к нему товарищ одного с ним чина, дабы они могли в непредвиденных, требующих скорого решения обстоятельствах действовать по общему совету, и чтобы ответственность лежала на двоих, а не на одном), став против пушек, сказали ему, что прежде он должен убить их и всех японцев, тут находящихся, которые состоят в службе императора, а потом может уже поступать с русскими, как хочет; но пока они живы, то не допустят его исполнить своего намерения.
Сим способом заставили они сего упрямого японца уважить волю правительства. Мы спрашивали Теске, как государь их примет такой дерзкий поступок, и он нам на сие сказал, что о сем поступке должен будет судить князь Намбуский, а государь спросит только князя сего, почему повеления, согласного с его волей, не дано вовремя.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!