Солнечное настроение - Глория Му

Николенька мужественно выслушал сказку «Гуси-лебеди», почти не вертелся и вопросов не задавал. Николай Сергеевич перевернул страницу и прочитал первое предложение следующей сказки:

– «Жили-были старик да старуха, у них была дочка Аленушка да сынок Иванушка».

– Поздно родили? – перебил Николенька.

– Почему? – удивился Николай Сергеевич.

– Старик да старуха, а у них дети! Татьяна Самойловна, наша воспитательница, тоже поздно родила. Ох и намучилась! – Николенька почти точно повторил протяжную женскую интонацию. – А как рождают?

– Это у мамы спросишь. Читаю дальше? «Старик со старухой умерли. Остались Аленушка да Иванушка одни-одинешеньки. Пошла Аленушка на работу и братца с собой взяла. Идут они по дальнему пути, по широкому полю. И захотелось Иванушке пить.

“Сестрица Аленушка, я пить хочу!” – “Подожди, братец, дойдем до колодца”. Шли-шли, солнце высоко, колодец далеко, жар донимает, пот выступает. Стоит коровье копытце полно водицы. “Сестрица Аленушка, хлебну я из копытца?” – “Не пей, братец, теленочком станешь!..”»

– Аленушка и Иванушка были гробсарайтерами?

– Кем-кем?

– Они не могли работать около дома и пошли далеко.

– Гастарбайтеры. В определенном смысле, конечно.

Николай Сергеевич порадовался, что внук запомнил значение недавно объясненного трудного слова, хотя и переврал произношение. Они благополучно дочитали до момента, когда Иванушка не послушался сестрицу, напился из копытца и превратился в козленочка.

– Зря мучился, – прокомментировал Николенька. – Надо было пить из первого копытца. Какая разница: в теленочка, в жеребеночка или в козленочка превратиться? Из-за микробов превратился? Мама из-за микробов не разрешает воду из крана пить. А папе даже из бутылок. Я слышал, когда гости были, как мама тихо папе сказала: «Хватит пить, козленочком станешь».

– Подслушивать – некрасиво! И вдвойне некрасиво передавать то, что люди говорили друг другу по секрету.

– Почему?

Этот короткий вопрос Николай Сергеевич считал самым сложным. Коленькино «почему» часто ставило дедушку перед необходимостью просить мальчика принять моральную норму как закон с отсроченными объяснениями. Он получит их, когда подрастет. В самом деле, как объяснить пятилетнему мальчугану, что нельзя драться с девочками, когда он свое «почему?» подкрепляет аргументами: девочка была на голову выше и три раза первая ударила его танком по животу?

Кое-как выбравшись из паутины нравственных правил, Николай Сергеевич продолжил чтение:

– «Залилась Аленушка слезами, села под стожок, плачет, а козленочек возле нее скачет. В ту пору ехал мимо купец. “О чем, красна девица, плачешь?” Рассказала ему Аленушка про свою беду. Купец ей говорит: “Поди за меня замуж. Я тебя наряжу в злато-серебро, и козленочек будет жить с нами”. Аленушка подумала, подумала и вышла за купца замуж. Стали они жить-поживать, и козленочек с ними живет, ест-пьет с Аленушкой из одной чашки…»

– Не по любви вышла! – констатирует Николенька.

– Почему ты так решил?

– А что же у купца даже имени нет? Одна профессия!

«Не по любви» – это, конечно, тоже из лексики воспитательниц. Надо все-таки, думал Николай Сергеевич, поговорить с ними, указать на недопустимость подобных разговоров в присутствии детей. Но он знал, что вряд ли решится прийти в детский сад и выступить с критическими замечаниями. Может, Ирину попросить? Или Павла? Должны ведь быть границы! Вчера чуть со стыда под землю не провалился, когда Николенька на прогулке посоветовал соседям, купившим щенка, назвать собачку Аборт. Где ребенок услышал это слово? Не иначе как в детском саду!

Николай Сергеевич прокашлялся и стал читать дальше:

– «Один раз купца не было дома. Откуда ни возьмись приходит ведьма. Встала под Аленушкино окошко и так-то ласково начала звать ее купаться на реку. Привела ведьма Аленушку на реку. Кинулась на нее, привязала Аленушке на шею камень и бросила ее в воду. А сама оборотилась Аленушкой, нарядилась в ее платье и пришла в хоромы…»

– Запела от радости?

– Возможно, запела, в тексте не уточнено.

– Но она пришла в большой… как его… когда все поют… хор.

– Хоромы – это по-старинному дом, помещение, где живут.

– И поют?

– В том числе.

– Я бы на месте ведьмы тоже радовался.

– Ты себя представляешь на месте ведьмы? – нахмурился Николай Сергеевич. – А почему, скажем, не на месте Иванушки или купца?

– Так они же глупые! А ведьма – супер!

Это уже отцовское, отметил Николай Сергеевич. Павел – замечательный человек, но речь у него! Мама была бы в шоке. Отчасти удачно, что она уже сильно болела и не много общалась с мужем Ирочки. Зять пересыпает речь новомодными словечками: «супер», «тусовка», «совок», а волноваться и переживать почему-то звучит как «колбасит». При чем здесь колбаса? И стоит ли удивляться, что ребенок обозвал подаренную ему тетушкой (сестрой Павла) игрушку (строго говоря, очень странную игрушку – голубую лохматую помесь слона и крокодила) «шизой». Николай Сергеевич хотел сделать тогда замечание внуку, но не посмел, потому что Павел, отец, расхохотался одобрительно.

– Давай посмотрим, что дальше стало с твоей героиней. «Никто ведьму не распознал. Купец вернулся, и тот не распознал. Одному козленочку все было ведомо. Повесил он голову, не пьет, не ест. Утром и вечером ходит по бережку около воды и зовет: “Аленушка, сестрица моя! Выплынь, выплынь на бережок!”»

– Так она же погиблая!

– Надо говорить: погибла, умерла. Николенька, это волшебная сказка, тут описывается то, чего не может быть в действительности. Но ведь интересно!

– Интересно! – согласился внук.

Николай Сергеевич точно знал, что про «не может быть» Николенька не поверил. В его детском мозгу причудливо переплетались вера в Деда Мороза и Карлсона на крыше с фактом смерти дорогих для семьи людей, о которых часто рассказывали, – о бабушке Ирины, о родителях Павла.

– «Узнала об этом ведьма и стала просить мужа – зарежь да зарежь козленка. Купцу было жалко козленка, привык к нему. А ведьма так пристает, так упрашивает. Делать нечего, купец согласился: “Ну, зарежь его…”»

– Ах! – замер Николенька. – Что же он?! Плохой! Ничего не помнит! Изольда Гавриловна!

Так звали одну из пациенток Ирочки. У нее на участке восемьдесят процентов вызовов – к старушкам. Изольде Гавриловне исполнилось девяносто три. В прошлом певица, она рассказывала увлекательные истории о Вертинском и Лещенко, но совершенно не помнила событий дня вчерашнего. Ирина каждый раз писала ей на листе большими буквами, какую таблетку когда принимать, но Изольда Гавриловна листок теряла. Номер своего домашнего телефона и поликлиники Ирина приклеила на стенку в квартире певицы. Через день раздавался звонок: Изольда Гавриловна долго, сконфуженно и деликатно извинялась и просила напомнить схему приема лекарств. Ирина терпеливо объясняла, на следующий день сама записывала себе вызов к Изольде Гавриловне, чтобы написать новый листок. «Приклей его тоже на стенку», – советовал Павел жене. Но Ирочка не внимала совету, Николай Сергеевич догадывался почему: старенькой певице общение с его дочерью было дорого как связь с настоящим.