Призрак Бомбея - Шилпа Агарвал

— Почему ты так уверен?

— Ребенок у тебя в животе — как тесто, на! Добавишь сахара — и получатся сладкие пури, годные лишь для завтрака или на закуску. Но если добавить соли, получишь роти — основу жизни. В моем семени — только соленые-пресо-леные мальчики.

Парвати рассмеялась. Лишь они с Канджем сохраняли в эти дни чувство юмора — их взбодрила беременность и невероятные перемены в бунгало, из-за которых Митталы стали чуть ли не бездомными. Еще вчера утром Джагиндер выпрашивал у них чашку чая.

— Я буду горевать, когда призрак уйдет, — с тоской сказал Кандж. — В жизни так не веселился!

— Ого! — воскликнула Парвати. — Не злорадствуй! У тебя самого стряпня стала такой водянистой, что хоть в стаканах подавай.

— А чего ты хотела, если приходится готовить под дождем?

— Нечего расстраиваться. Завтра вечером привидение исчезнет и все опять вернется в норму.

— Ну ладно, — продолжал Кандж. — Призрак уйдет, а как же айя?

Парвати тревожно заерзала.

— Она ведь тоже неспроста вернулась.

— Пусть только приблизится к нашей семье — убью ее!

— С чего бы это? Зачем ей нам-то вредить?

— Незачем. — Парвати отвернулась. — Иди, скоро уже утренний чай подавать, так что лучше ступай.

Хрустнув суставами, он перемахнул через кровать и встал. «Чего-то она недоговаривает», — подумал Кандж, поправляя дхоти на костлявых ногах, и вновь почувствовал, что никогда не сумеет проникнуть в заветный уголок ее души. У жены были от него и другие секреты — мрачные тайны детства в Бенгалии. Женившись на Парвати, он с этим смирился. Но закрывать глаза на новые утаивания было труднее, и это отравляло его любовь.

Все три года, что Авни прислуживала в доме, Парвати без конца жаловалась на нее, доходя в своей агрессивной неприязни почти до паранойи, так что в свободное время Кандж сидел в кладовке и перебирал банки с чечевицей — лишь бы не слышать гневных тирад жены. Сестринские чувства Парвати к Кунтал тоже не выдержали испытания, и отношения их натянулись так, что дело могло дойти и до полного разрыва. Поэтому, когда утонул ребенок и Авни вышвырнули из дома, Кандж не огорчился и не опечалился, а даже обрадовался.

Он рассеянно высыпал в кастрюлю с молоком чайные листья, измельчил пять стручков кардамона, чтобы вбросить их потом, и встал под импровизированным навесом, который почти не защищал его и стряпню от дождя. В голову пришла тревожная мысль: «Знает ли Авни о беременности Парвати?» Торговцы, родня и друзья постоянно сновали туда-сюда, и нетрудно представить, что мстительная Авни все эти годы следила за домом, расплачиваясь с кем-то за информацию. «Подкупить можно любого», — подумал Кандж, подозревая всех и каждого, кто успел побывать в бунгало, с тех пор как Парвати начало тошнить по утрам.

Например, Харшал, сын тетушки Вимлы, — он из тех мерзавцев, которым нравится причинять людям горе. А этот болван Гулу, выругался про себя Кандж. Да ради Авни он сам себе ногу переедет. Или тот прыщавый молочник, что приезжает через каждые два дня на корпоративном фургоне с запечатанными бутылками молочной фермы «Аари»? До открытия государственной фермы пару лет назад он пыхтел на своем велосипеде с двумя алюминиевыми бидонами разбавленного молока, что раскачивались на ржавом руле. «Растак твою сестру, — возмутился Кандж. — И он еще требует полную цену! Пусть только объявится — зажарю на сковороде, как луковую бхаджи!»

К тому моменту, когда чай нагрелся, покрывшись тонкой пленкой масла, Кандж уже не сомневался, что Авни знает о беременности Парвати. Иначе зачем бы она возвратилась именно сейчас? Он понятия не имел, что там произошло между Парвати и Авни перед увольнением последней, но что-то наверняка случилось — причем настолько страшное, что даже спустя все эти годы Авни жаждала мщения. «И жена знает об этом», — решил Кандж и крякнул. Только этим и объяснялось ее утреннее поведение.

— Бас! — решительно воскликнул Кандж, как только закипевшее молоко хлынуло через край кастрюли.

Хватит, ему надоели все эти секреты Парвати. Может, он и безграмотный повар, однако не дурак. До вечера он выяснит все-все о прошлом своей жены.

За утренним чаем уже выстроилась очередь. Кандж почтительно протянул Джагиндеру первый высокий стакан, но сам покосился на ту, что скромно стояла в самом конце. Смешав соль и сахар в нужной пропорции, он уговорит Кунтал рассказать ему правду.

Нарастающий хаос, похоже, не коснулся лишь четырнадцатилетнего Дхира. Он неприкаянно курсировал по дому надувным спасательным плотом и выуживал из давно забытых тайничков шоколадные плитки.

— Вот, — он рискнул войти в заброшенный коридор у ванной и положил в ведро тонкую пачку датского шоколада, — это тебе.

Призрак сдвинулся со своего места на трубах и подозрительно посмотрел на шоколад. Хотя последние пару дней муссоны ярились все больше, привидение очень ослабло. Власть Маджи была вездесущей, смертоносной. Младенец в отчаянии глянул на Дхира, что сидел под стенкой и, запихивая в рот подтаявшие плитки, жадно глотал непрожеванные куски. У призрака больше не хватало сил на то, чтобы ему показаться: тело уже теряло форму, словно исходный процесс его проявления обратился вспять. Пряди серебристых волос осыпались с головы и плавали в воздухе, приставая к стенам комнаты вьющимися волокнами лунного света. Одна прядь упала Дхиру на колени. Вытерев руки о штаны, он отважился дотронуться до нее, и его тотчас пронзила глубокая печаль.

— Когда Мизинчик впервые рассказала мне о тебе, — Дхир расплакался, упомянув имя кузины, — я не поверил ей.

Он искоса глянул на потолок, но не увидел ничего, кроме куска отставшей штукатурки.

— Я не помню тебя, — продолжил он. — Когда ты умерла, мне был всего год. И вот ты вернулась, но я тебя не вижу.

Дхир вздохнул. Он тоже чувствовал себя невидимым последние пару дней, когда все были настолько поглощены своим горем, что перестали его замечать.

Вчера Дхир наблюдал, как Нимиш плакал, привалившись к стене дома, а сегодня слышал, как повар Кандж громко и сердито шептался с Кунтал в запертой гостиной. Никто не следил за тем, чтобы Дхир поел или оделся, он был словно сам по себе. На него обратили внимание, лишь когда мать на время вышла из своей комнаты и приказала всем помыться. «Маджи заставила нас жить, как беспризорники, — заорала она, зная, что свекровь не слышит за надежными стенами комнаты для пуджи, — но я не потерплю, чтобы от вас воняло, как от них!»

В следующий миг их раздели до нижнего белья и загнали за брезентовый занавес, прицепленный к гаражу Гулу и придававший ему сходство с теми лачугами, что повсюду встречались на улицах Бомбея. Каждому выдали по ведру холодной воды и велели вымыться с головы до пят. Савита пошла лишь на одну уступку: лично следила за мытьем Джагиндера, стоя под зонтом со свежей кур/поы-пижамой, и распорядилась, чтобы для него нагрели воду.

Дхир вздрогнул, припомнив, как на спину полилась холодная вода. После купания им пришлось стоять на улице, пока вытертые полотенцем волосы полностью не высохли. Даже изрядный слой жира не спас Дхира от озноба. Но никто над ним не сжалился, ведь каждый был поглощен своими горестями.