Башня. Новый Ковчег-3 - Ольга Скляренко

нацепив на лицо приветливое выражение, учтиво смотрел на морщинистое личико заведующей архивом. Сказывалось годами отточенное правило не ссориться с теми, кто хоть в чём-то мог быть полезен, а старуха могла ещё пригодится. Антон бережно взял обеими ладонями сморщенную ручку Калерии Валерьевны и поднёс к губам — коснулся торопливым старомодным поцелуем. Тут же почувствовал лёгкую тошноту от старческого запаха её морщинистой кожи, но пересилил себя. Сдержался. Только представил на миг — на самый краткий миг — как бьёт со всего размаху кулаком по лицу, сухому, съёжившемуся от страха и старости, и маленькая голова с разметавшимися жиденькими волосёнками мотается из стороны в стороны, как у жалкой тряпичной куклы. От этой мысли стало тепло и приятно, он улыбнулся ещё шире и тут же поймал ответную улыбку Калерии Валерьевны.

— Каждый раз видеть вас здесь, дорогой Антон Сергеевич, одно удовольствие.

Он и правда зачастил в архив — за последние три дня забегал уже в третий раз, хотя, казалось бы, зачем? Никаких страшных тайн по интересующему его вопросу он не нашёл. Но кое-что всё же было…

Первый раз Антон заскочил в архив позавчера вечером, уже под конец рабочего дня. Заведующей не было, а одна из сотрудниц, видимо, новенькая (Кравец её не знал) и самая молодая — если такое определение вообще применимо к работникам этой богадельни, принялась торопливо втолковывать ему, что архив уже закрывается. Антон настаивать не стал, но, обаятельно улыбнувшись, упросил взять кое-какие документы из архива на дом, и уже дома, закрывшись у себя в кабинете, веером разложил метрики, пытаясь собрать воедино ускользающие кусочки информации.

Сергей Анатольевич Ставицкий.

Неприметный, интеллигентный человек. Приятный. С мягким голосом и таким же мягким характером.

Так казалось Антону Сергеевичу Кравцу.

Так всем казалось.

После ареста Литвинова и перетряхивания Совета в Башне упорно ходили слухи, что Сергей Анатольевич получил свою должность только лишь потому, что был двоюродным братом Савельева. Что ж, Павел Григорьевич не ангел, всё возможно. Вернее, было бы возможно, если бы Антон не знал, что из себя представляет милый и застенчивый Сергей Анатольевич Ставицкий.

Его Хозяин.

Свидетельство о рождении самого Ставицкого вопросов не вызывало. Кравец быстро пробежался глазами про представленной информации: мать, отец, дата рождения — всё как у всех. Антон отложил копию документа в сторону и подпёр кулаками щёки. Задумался. Полная семья, хорошее происхождение, что же вам, дорогой Серёжа, в этой жизни не хватало? Где вам так ваш кузен дорогу перебежал? А то, что перебежал, в этом у Кравца сомнений не было. Да так хорошо перебежал, что тихий и сгибающий в услужливом поклоне спину Серёжа Ставицкий сделал всё возможное, чтобы железный и несокрушимый Савельев кормил рыб в океане.

— Ирина! — громко и требовательно позвал жену Кравец.

Она явилась на зов сразу же, не задержавшись ни на минуту. Серой тенью просочилась в кабинет, замерла на пороге.

— Да, Антоша. Обедать?

Что за дура. Антон брезгливо оглядел худую фигуру жены — старая, какая же она уже старая, блёклая, выцветшая, груди пустыми мешочками висят под неплотной тканью халата. Он подавил подступающую к горлу тошноту и сказал, почти ласково, с удовольствием наблюдая, как от ласкового тона задрожал её вытянутый острый подбородок. Знает сука, всё знает.

— Расскажи-ка мне, что тебе известно о Ставицких, — её вопрос об обеде он проигнорировал.

— О Ставицких? О Кире Алексеевне?

Антон удивлённо вскинул бровь. Интересно, что его жена, услышав фамилию Ставицких, первой вспомнила бабку Савельева. Тесть (чтоб ему, упырю, в аду гореть) тоже частенько упоминал эту Киру Алексеевну — та ещё, видимо, была стерва.

— Антоша, мы же у Ставицких мало бывали, — на лице жены появилось заискивающее выражение. — Пока мама была жива, нас ещё приглашали, она же была из Бельских, а когда умерла, то почти и нет. Кира Алексеевна очень надменная женщина… была… Она же Андреева.

Он едва сдержался, чтобы не расхохотаться во всё горло. Тестюшка унижений для него, Антоши Кравца, не жалел, а сам-то — тоже рылом не вышел для здешних аристократов. Представил отца жены, пресмыкающегося перед высокородными снобами, и словно реванш взял за все годы насмешек, на которые не скупился тесть.

— А её дети?

— Киры Алексеевны? — переспросила жена. — Я хорошо помню Елену Арсеньевну. Она была красавицей. Только в браке несчастна очень.

Жена запнулась, бросила на него взгляд и быстро продолжила, надеясь, что он не заметит этой опрометчиво вырвавшейся ремарки про «несчастный брак».

— А её брат, Анатолий, тоже красавец, хотя и совсем не похож на сестру. Елена Арсеньевна вся в мать пошла, высокая, темноволосая, а Анатолий — блондин, глаза голубые, как небушко. Но они были очень дружны, очень…

Как небушко. Антон ухмыльнулся. Что-то раньше он не замечал за своей женой таких поэтических сравнений.

Уже не слушая, что она говорит, Антон придвинул к себе метрики брата и сестры Ставицких. У Елены свидетельство о рождении было обычным, а вот у Анатолия… У Анатолия в свидетельстве внизу стояла пометка: «выдано в 2121 г. взамен утерянного». Утерянного, говорите? Г-м…

— А не подскажете ли вы мне, дорогая Калерия Валерьевна, — Кравец услужливо подхватил заведующую архивом под локоток. — Не подскажете ли вы мне одну вещь. Если, например, в свидетельстве стоит «выдано взамен утерянного», это что может означать?

Этот вопрос стоило бы задать ещё вчера, когда он приходил в архив отдать документы, но Антону было некогда — у него на восемьдесят первом была назначена встреча. Поторопился, убежал, потому сегодня и пришлось возвращаться.

— О, тут особой хитрости нет, — на тонких бесцветных губах заведующей появилась лёгкая улыбка. — Либо свидетельство и впрямь было утеряно, что в общем-то не такая уж и редкость, люди часто халатно относятся к документам. Либо имело место усыновление, которое решили сохранить в тайне.

— Ну а документы об усыновлении я, конечно, же смогу найти в вашем идеальном хозяйстве?

— Те, что проходили за последние пятьдесят лет — да, — не без гордости ответила Калерия Валерьевна, и Антону стоило большого труда погасить смешок. Последние пятьдесят лет — по всей видимости, именно столько торчала в своём