Будда - Александр Николаевич Сенкевич

лес, какие бы у него ни сложились с ним отношения. Путь назад означал возвращение к жизни, в которой обрастают собственностью и плодят потомство. То и другое неминуемо привело бы его к увеличению всяческих невзгод и напастей и, как следствие их, — страданий. Останавливаться надолго на одном месте было не для него. Давала, видимо, знать о себе кровь его пращуров — бесстрашных кочевников-скотоводов, всю жизнь перегонявших стада с одного пастбища на другое. Свободу в самом себе — вот то единственное, что он опасался потерять. Сиддхартха надеялся, что именно свобода поможет ему преодолеть невозможное. А там уж выйдет, как он задумал. Оставшись в полном одиночестве или в окружении таких же безумцев, он заглянет внутрь своего сознания и поймет загадку жизни. Сделает свое открытие доступным всем людям.

Сиддхартха уже основательно углубился в лес. Впереди на расстоянии сотни метров от себя он заметил среди деревьев трепещущее на ветру пламя костра. Еще чуть-чуть — и для него начнется новая жизнь. Только бы не согнуться ему под ее тяжестью! Уход из отчего дома совмещался в его подсознании с чувством вины перед семьей. Точно так же, как понимание того, что он не оправдал надежд отца.

Неожиданно с гор на деревья обрушился шквальный ветер, и лес взревел под его натиском.

Может быть, его бегство — опрометчивый поступок, пример глупости и самомнения? Способен ли он вообще подняться до великого поступка? Вместо ответа из непробужденного разума Сиддхартхи материализовался в ночи бог зла и смерти Мара, владыка демонов, и преградил ему путь к пылающему вдалеке костру.

Чем-чем, а косноязычием это исчадие ада не страдало! Мара смотрел на него сверху вниз, укоризненно и снисходительно, словно на юношу, который собирается совершить поступок, неподобающий его знатному происхождению. «В расцвете сил навсегда отвернуться от будущей власти, наслаждений и бушующей весельем праздности? И вместо этого выбрать убогую и постыдную жизнь бродяги? Забыть о своем знатном роде и о предназначении стать Чакравартином — всемирным правителем. Тем великим мужем, кто, согласно пророчеству, карает беззаконие и создает царство справедливости? Как ты мог попрать долг кшатрия, не защитить родное гнездо, бежать и постыдно исчезнуть в толпе оборванцев? Где твоя честь, Сиддхартха?» — вещал Мара странным голосом, в громовой раскат которого легким дискантом, как писк комара, влетал саркастический тон, тут же исчезал и опять появлялся. По этой несообразности в голосе незнакомца Сиддхартха наконец-то понял, с кем разговаривает. Он знал, что все произнесенные владыкой зла слова лживы и пусты. Их цель одна — ввести его в заблуждение. Мара, как искуситель, не остановился только на этих риторических вопросах. Он перешел к игре на чувствах Сиддхартхи. Живописал страдания его жены. Сыграл роль убитого горем отца. Разрыдался, рассказывая об отчаянии его приемной матери Паджапати.

Но Сиддхартха уже не слушал Мару. Его соблазны были ничтожны и неинтересны, обвинения надуманны и беспочвенны. Он воспользовался душевной слабостью беглеца, темными сторонами его «эго», а все равно потерпел неудачу. Сиддхартха взял себя в руки и решительным шагом направился к костру.

У костра сидел в одиночестве немолодой человек. По его одежде и прическе Сиддхартха определил в нем охотника. Охотники относились к презираемому сословию чандалов. Но для Сиддхартхи происхождение человека мало что значило. Он не ставил одного человека выше другого, исходя из того, к какой варне принадлежит каждый из них. Охотник по одеянию Сиддхартхи, ярко и богато расшитому, с золотыми и серебряными пуговицами и пряжками, опознал в подошедшем к костру путнике особу высокого происхождения. Его удивило, что молодого человека никто не сопровождает, а еще привели в замешательство отсутствие бороды и странная, непонятная прическа, а также то, что у незнакомца не было оружия. Приглядевшись внимательнее, охотник наконец-то узнал в нем Сиддхартху. Его имя часто упоминалось в разговорах среди местных жителей. Говорили о нем с восхищением как о справедливом и добросердечном человеке. Почтительно поклонившись, охотник предложил Сиддхартхе разделить с ним скромную трапезу — лепешку и кусок сушеного мяса дичи.

Сиддхартха понял, что все его усилия исчезнуть в толчее простого народа будут тщетны, если он не избавится от своей одежды. Та одежда, которая оставалась на нем, будет не только приманкой для разбойников, но и ловушкой для обездоленных людей, надеющихся найти у сына правителя защиту от несправедливостей, которые они постоянно испытывают на себе.

Его прошлое все еще тащилось за ним, как старая, брошенная кляча, облаченная в дорогую упряжь. Избавиться от этого ненужного груза стало жизненной необходимостью. Он предложил охотнику обменяться одеждами. В неумело сшитых и плохо обработанных звериных шкурах Сиддхартха выглядел нелепо и устрашающе. Теперь он походил на предводителя разбойников. Никто не признал бы в нем наследника правителя шакьев, а тем более — благочестивого странствующего монаха.

К ночи лес заволокло плотным туманом. Сиддхартха задремал у костра и вскоре провалился в глубокий сон. Ему снилось, будто Яшодхара обнимает его, а он в ответ говорит ей тихие и нежные слова. Затем вдруг за ее спиной возник его отец, который укоризненно напомнил ему, что нормальные люди уходят в монахи лет в пятьдесят, но никак уж не в двадцать девять. «Не мог, что ли, подождать лет двадцать? Не было бы тогда того переполоха, который ты устроил!» — говорил раздраженным голосом предводитель шакьев. Вскормившая и воспитавшая его Паджапати урезонила Шуддходану напоминанием, что он еще будет гордиться сыном, когда сбудется пророчество мудреца Ашиты, а еще того молодого брахмана, имя которого она не запомнила. И она добавила как угрозу: «Не перечь воле богов!»

Сиддхартха проснулся. Дым догорающего костра стлался над землей. Охотник, проснувшийся раньше его, преобразился в вельможу благодаря расшитой одежде и с важным видом подкладывал в костер сухие ветки. Пламя взметнулось вверх, а затем под порывом ветра — в сторону Сиддхартхи, словно напоминая ему, что пора в дорогу. Сиддхартха отправился дальше — в царство Магадха, в сторону долины Ганги.

Он шел целый день через джунгли. Иногда пробирался ползком, а однажды ему пришлось перепрыгивать, как обезьянке, с дерева на дерево, а затем на новое дерево, а с того дерева опять на дерево… Деревья эти, к счастью, стояли плотно друг к другу, и ему удалось таким оригинальным образом миновать кустарники, кишевшие змеями. К вечеру сквозь деревья Сиддхартха опять увидел огонек костра. «Неужели, — подумал он, — мне придется вот так неприкаянно ходить от костра к костру вплоть до того дня, пока не закончу свою жизнь на погребальном костре?»

Светало. На костре несколько женщин готовили еду. Народ потихоньку выбирался