Банда 1 - Виктор Пронин

– Дальше?

– Перестань повторять это слово! Нам светят срока. Про тебя не знаю, суд решит – расстрелять или посадить на пятнадцать лет. Не хочу об этом думать. Но о ребятах, оказавшихся под угрозой трех, пяти, семи лет тюряги… – Заварзин закурил и, подойдя к окну, распахнул форточку. Поднявшись на небольшую табуретку, он отвел штору в сторону, несколько раз глубоко затянулся, выпуская дым в форточку. Выбросив окурок за окно, снова опустил штору и сел в кресло. Андрей выпил воды, осторожно поставил стакан на столик.

– Хорошая вода, – сказал он, зная, что и эти его слова Заварзину не понравятся.

– И водка хорошая. Но наше положение от этого не становится лучше. Ребята согласились тебе помочь, хотя одно лишь наше молчание уже является уголовным преступлением. Это называется «недоносительством».

– Если я правильно понял, – медленно проговорил Андрей, – от меня опять что-то требуется?

– Слушай, ты, мудак! – Заварзин вскочил, схватил Андрея за горло, но тут же отпустил. – Мне не нравится, как ты разговариваешь! Понял?! Не нравится.

– А я в полном восторге, как ты со мной разговариваешь, – Андрей поправил воротник, запихнул подол рубашки под ремень. – Только просьба – хватит. С меня достаточно. Я провинился? Хорошо. Виноват. Хотя мы сейчас оба знаем степень моей вины, верно? – Андрей исподлобья посмотрел на Заварзина. – Мы ведь оба знаем насколько я виноват и насколько не виноват? И не надо мне пудрить мозги. Тебе есть, что сказать – говори. Нечего сказать – гуляй.

Заварзин налил себе водки, бросил в стакан кубик льда, звякнувший глухо и влажно, подождал, когда он почти растаял, и выпил холодную, чуть ослабленную водку.

– Хорошо. Продолжим… Ты на крючке. Не только у следователя, но и у меня. Согласен? В конце концов, к чему бы ни пришел Пафнутьев, мы с ребятами свидетели… Если скажем, что в это время ты был в гараже, ремонтировал машину… Никто не сможет перешибить наши показания. Если скажем нечто противоположное, то и этого никто не перешибет.

– Короче!

– Должок за тобой, парень. Пора платить. Заплатишь – и можешь отвалить. Если захочешь, конечно.

– И на этот раз патроны менять не будешь? – Андрей вылил в стакан остатки воды, но ставить бутылку на стол не торопился, даже взял ее как-то странно – горлышко оказалось в кулаке, а сама бутылка торчала в сторону, напоминая короткую стеклянную дубинку.

Заварзин усмехнулся.

– Поставь. Ты мне нужен живым. Пока ты в долгу, тебя никто пальцем не тронет. Вот так, – он взял у Андрея бутылку и поставил ее в угол. – Кстати, пустая бутылка гораздо опаснее полной.

– В каком смысле?

– В прямом. Полной бутылкой можно лишь оглушить человека, удар получается мягче. А пустой – это смерть.

– Запомню.

– Сейчас тебе пригодится другое. Ты спрашивал о патронах… Патроны будут боевые. Это говорю сразу.

– И после этого отвалите?

– Как сам захочешь, Андрюша. Может получиться, что войдешь во вкус и не захочешь расставаться. Все-таки мы надежные ребята, на нас можно положиться. И работаем грамотно, не оставляя следов.

– В этом я убедился.

– Вот видишь, теперь и сам знаешь – своих следов не оставляем. Теперь ты уже наш, теперь тебя беречь будем… А если подведешь… Не будем беречь, и девочку твою не сможем спасти, если с ней что случится. Знаешь, сейчас столько хулиганья, пьяни всякой… А она девочка видная, каждый оглянется, у каждого душа дрогнет или еще там что…

– Значит и о ней заговорили?

– Я же сказал – мы работаем надежно. С подстраховкой. Говорят, с мамашей живешь, вдвоем? Видел я ее как-то, совсем старенькая… Она не перенесет, если с тобой что случится. Хорошая женщина, но жизнь, видно, у нее была несладкая… А?

– Хочешь сказать, что я хорошо влип?

– Это зависит от того, как все назвать… Может, влип, а может, познакомился с отличными ребятами.

– Это я уже знаю.

– Правильно. Тебя же ведь не дали в обиду!

«Продадут, – спокойно, будто это само собой разумелось, – подумал Андрей. – Ведь с кем-то разобрались, за чей-то упокой пили в тот вечер. Вот так же напьются, когда со мной разделаются. Они не будут долго колебаться – я для них становлюсь опасным. Или придется так в крови вымазаться, чтобы и сомнений во мне не возникло, или же будут постоянно испытывать заданиями с боевыми патронами… А может, не врет? В самом деле, выполнить эту просьбу, снять угрозы со Светки, с матери… Ведь с матерью им разбираться не придется – как только узнает, что меня осудили за убийство… Для нее это будет конец. А они не остановятся…»

– Говори, я слушаю, – сказал Андрей.

– Ты готов?

– Да.

– Тогда пошли.

– Куда?

– В одно место. Не робей, все будет гораздо проще. Никаких мотоциклов, обрезов, погонь, перестрелок…

Заварзин долго возился у двери – видимо, заменил замки, но еще не привык к их секретам. Андрей, как и час назад, шел впереди, чувствуя спиной жар большого заварзинского тела. Воздух в «мерседесе» разогревался точно так же, как и в любой другой машине, и Заварзин, распахнув дверцы, подождал несколько минут, пока ветерок остудит внутренности обитой золотистым плюшем машины.

Ехали недолго, остановились на какой-то площадке с разбитым асфальтом и дальше пошли пешком. События последних дней приучили Заварзина к осторожности, теперь он избегал ставить свой «мерседес» возле тех домов, куда приезжал, а последний квартал старался пройти пешком.

– Сюда, – сказал Заварзин и первым вошел в неприметный подъезд, привычно отодвинув сорванную с петель дверь. Вместо стекол в нее были вставлены фанерки, вырезанные из овощных ящиков, вместо ручек зияли дыры, будто кто-то пытался открыть эту дверь с помощью бульдозера. Весь потолок был усеян черными пятнами, словно подъезд постоянно подвергался какому-то дьявольскому обстрелу. Но все было гораздо проще здесь тешились шаловливые ребята. Юные, непотревоженные мозги это забавляет, и потом приятно вот так безнаказанно напомнить о себе. Это же чувство толкает юношей и девушек к обрезанию телефонных трубок, вспарыванию сидений в автобусах, битью окон в проносящихся электричках, снятию глушителей с мотоциклов. И все вместе создает ощущение, что город захватили не то марсиане, не то мощная десантная группировка враждебной державы.

Заварзин открыл дверь, исцарапанную гвоздями точно так же, как были изуродованы все остальные двери, и вошел в квартиру.

Андрей с любопытством огляделся.

Полутемная, тесная прихожая с замусоленными обоями и слабой лампочкой под пыльным светильником из крашеного стекла, тряпичная дорожка, картинка в засиженной мухами рамке – не то «Незнакомка», не то «Три богатыря», не то «Медведи в сосновом лесу» – все эти картины смотрятся на удивление неразличимо. В единственной комнате Андрей увидел диван с накидкой и большой стол из прессованной стружки, сдвинутый к окну. В комнате стоял полумрак, поскольку плотные шторы не пропускали солнечного света, и только узкая щель напоминала, что за окном ясный день.