Крестные дети - Николас Колридж

Сэффрон понимала, какого сотрудника он имеет в виду.

— Мы еще увидимся когда-нибудь? — спросила она. Всегда мечтавшая о свободе, в тот момент она поддалась панике.

— Ну конечно. О чем ты говоришь, черт возьми? Ты работаешь на Барбару, не так ли? У меня в офисе для тебя по-прежнему полно работы.

Над их головами огромные титановые приводы повернули антенну «Маклера» вслед за невидимым спутником.

Больше всего ее напугала холодность, с которой Маркус теперь обращался с ней. Он держался на расстоянии, и Сэффрон не знала, как реагировать на это.

— Если у тебя получится упаковать свои вещи к концу недели, я попрошу Мейкписа отвезти их туда, куда ты скажешь.

По интонации Маркуса она поняла, что он уже принял окончательное решение. После девяти мучительных лет между ними все было кончено. Но в тот момент ей вспоминалось только самое хорошее: танцы в клубе «Аннабель», зарубежные поездки, подъем, который она ощущала, когда Брэнд пускал в ход свое обаяние, и как она все время страстно желала его, словно маленький ребенок конфету. Она уже позабыла, как когда-то почти игнорировала первые знаки внимания крестного отца, и не могла проследить тот путь, в конце которого превратилась в зависимую любовницу, ревниво ждавшую его каждый вечер, чтобы вновь доказать свою преданность. Сэффрон отказывалась верить, что все кончено. Она не могла понять, почему это было так необходимо. Если понадобится, она могла бы разделить его с Флорой, только чтобы он не бросал ее раз и навсегда. На прощание Маркус подарил ей золотой браслет от «Картье», который существенно уступал драгоценностям, которые доставались ей раньше.

За все время их отношений вопрос о замужестве всплывал дважды. В своей непрактичной манере Сэффрон никогда не ставила его ребром, и теперь ей начинало казаться, что это было неправильно. Она дарила себя двум богатым мужчинам, Нику и Маркусу. но теперь у нее ничего не осталось, кроме груды драгоценностей и шкафа, полного одежды. Она даже не представляла, куда отправится в конце этой недели. Может быть, Амариллис и Пол согласятся приютить ее, пока она не найдет себе жилье.

Сэффрон знала о существовании Флоры уже несколько месяцев. Она догадалась об этом: Маркус все больше времени проводил на Манхэттене и все реже приглашал ее присоединиться к нему в путешествиях. Квартира в Саттон-плейс, которую она сама выбирала и помогала обставить, находилась вне зоны ее досягаемости. Когда они отправились в Рим, чтобы провести там выходные, Маркус был не так внимателен в постели, как раньше, и однажды Сэффрон видела, как он разговаривает с кем-то по телефону, прикрывая рот ладонью, словно не желая, чтобы его услышали. Вечером того же дня она проверила по его телефону, кому он звонил днем, и на экране высветилось имя Флоры Хуанг.

— Кто такая эта Флора? — как бы невзначай спросила она, когда они лежали в постели.

— Флора? — слишком поспешно переспросил он. — Флора? Я не знаю никого с таким именем.

— Флора, которой ты звонил из ресторана.

— Ах эта Флора… — Он едва сдерживал душившее его бешенство. — Ты говоришь о Флоре Хуанг? Она из Китая. Возможно, она будет работать в моей компании консультантом. Мы с ней занимаемся перспективными направлениями инвестиции в красный Китай.

— И что она делает в твоей квартире в Нью-Йорке?

Сэффрон во второй раз увидела, как забегали глаза Маркуса.

— Что она делает в моей квартире? — Маркус пытался тянуть время. — Флора учится в Нью-Йорке. Я разрешил ей немного пожить у меня. У нее плохо с деньгами.

— Так, значит, она студентка. И сколько ей лет? Задав этот вопрос, Сэффрон тут же пожалела. Маркус ненавидел, когда его расспрашивали о чем-либо.

— Если тебе так интересно, то двадцать пять. Во всяком случае, мне так кажется. Может быть, она на пару лет моложе — никогда точно не определишь возраст азиатов. А почему ты спрашиваешь'? Ты ревнуешь?

— Мне просто хотела узнать, кто она такая, вот и все.

— Я питаю отвращение к ревнивым женщинам. Кристина постоянно ревновала меня, хотела знать, где я в каждый момент времени, с кем общаюсь, что ел на обед… Тогда я сказал ей: «Не суй нос не в свои дела!» Она не послушалась, и очень скоро мы с ней распрощались.

Какая ирония, подумала Сэффрон, что об этом ей рассказывал именно Маркус, но промолчала и просто смотрела на него, приподняв бровь.

— И еще, — сверкнул он глазами, — еще раз прикоснешься к моему телефону — руки переломаю. Ясно?

Вечером того же дня, доведя Сэффрон в постели до умопомрачения, Маркус частично развеял ее опасения, но она уже знала, что в лице Флоры приобрела серьезную соперницу.

Даже после стольких лет, проведенных вместе, она не понимала Маркуса. В его жизни оставались фрагменты — прошлое и сердечные переживания, — которые были закрыты для нее. Сэффрон понятия не имела о его происхождении и воспитании. Она ничего не слышала о его родственниках. Однажды, когда они пролетали над горами центральной части Турции, он обмолвился, что в юности проводил там много времени, но это было сказано тоном, не подразумевающим дополнительных расспросов. Она понимала, что под маской благовоспитанности скрываются темные глубины его души. Будучи эмоционально чрезвычайно сдержанным, Маркус предпочитал изучать чувства других людей, искать их слабые места.

Их близкое знакомство отнюдь не уменьшило его желания причинять ей боль, наоборот, иногда его интеллектуальный садизм и отстраненность, стремление быть выше всех людей и управлять ими причиняли Сэффрон почти физические страдания. Но когда ему хотелось, он мог заставить ее почувствовать себя самой желанной и любимой женщиной в мире, чего она никогда не испытывала ни с одним другим мужчиной. После периода отчужденности Маркус вдруг обрушивался на нее всей мощью своей любви, уделял ей массу времени, дарил подарки, интересовался ее жизнью. Даже когда он на время оставлял ее, как это было в период увлечения Кристиной, Сэффрон не сомневалась, что является самой главной женщиной для него. И теперь ей с трудом верилось, что Маркус ее бросил.

Для своего знаменательного сообщения Маркус выбрал вечер второго дня их путешествия.

Днем «Маклер» закончил плавание по проливу Босфор и вышел в Черное море.

Они бросили якорь возле местечка под названием Рива, где над заливом возвышался прекрасный генуэзский замок и в море впадала небольшая речка.

Когда они вошли в Черное море, волны стали существенно выше. Миранда, которую тошнило уже почти сутки, все время проводила в своей каюте, и, если бы Чарли не заставил ее встать с кровати, скоротала бы там остаток каникул.

— Жаль, что