Мучения Минти Мэлоун - Изабель Вульф

– В конце концов, ты так на ней и не женился, это верно. Но лишь потому, что понял: тебе ничего не угрожает, кризис миновал. Я только что вспомнила слова Вирджинии. Ты заявил ей, что совершил дурацкую ошибку, и теперь все изменилось. Сказать тебе, что изменилось? Ты больше не нуждался в ее наличности.

– Если бы меня волновали деньги, я бы все равно женился на ней. Представь, как бы я зажил, имея ее деньги вдобавок к моим!

– Действительно. Но ты отчего-то не пожелал жениться и расторг помолвку.

– Ты права, – с горечью в голосе произнес он. – Не пожелал.

– Почему?

– Потому что она заноза, – с ненавистью выпалил он. – Я и забыл, какая она стерва. Все время командует.

– В отличие от тебя, разумеется.

– Она пыталась указывать мне, что делать.

– Какая низость!..

– И говорила, что я делаю неправильно.

– Бедняжка...

– И сама устанавливала правила. Все делала по-своему. Я предупреждал ее, – он повысил голос, – но эта стерва не слушала. Вбила себе в голову, что на медовый месяц мы поедем на Карибские острова. Знала же, что я боюсь летать. Так нет... «Послушай, плевать я хотела на твою фобию, сказала: летим на Барбадос, значит, на Барбадос». А я ответил: «Никуда мы не полетим. Ты хоть знаешь, что половине всех „Боингов» на планете уже двадцать лет? Понимаешь, что количество смертей в авиакатастрофах поднялось до рекордного уровня?» А она в ответ: «Если ты думаешь, что я больше никогда не увижу „Сэнди лэйн»[78], то глубоко ошибаешься. Никаких пререканий. Летим, и точка». Можешь представить, Минти?! – Он нервно ослабил узел галстука. – Она совсем на тебя не похожа, – вкрадчиво продолжал он. – Ты такая милая тихоня, Минти, не то что она.

– Вот оно что... Как только опасность миновала, ты вспомнил, какая я была милая тихоня. Такая покорная. Бессловесная. Как коврик, о который можно вытирать ноги.

– О господи, ну почему все так получилось... – простонал он. – Если бы не этот кошмар, эта ложная тревога... Как бы я хотел перевести часы назад! Мы все еще можем повернуть время вспять, Минти.

– Нет, это невозможно. До сегодняшнего дня я и не понимала, какой ты мелочный, Доминик. До сегодняшнего дня я и не подозревала о бездонной пустоте внутри тебя. Но теперь я знаю.

– Ты что, не понимаешь? Я был в отчаянии, потерял голову.

– Ничего подобного, – ответила я. – Твой мозг работал четко, как калькулятор. Ты просто неправильно рассчитал время. Подумать только, все эти месяцы я винила себя, Доминик! Но я ни в чем не виновата.

– Да, – произнес он. – Это я во всем виноват, Минти. – Он провел рукой по волосам. – О боже, я просто глупый осел.

– О нет, Доминик. Ты не осел, – успокоила я. – Назвать тебя так было бы несправедливо. – Я наклонилась вперед и прошептала: – Ты намного-намного хуже. – Он не ответил. – Все дело в деньгах, – тихо продолжала я. – Вот истинная причина. Из-за них меня опозорили в присутствии двухсот восьмидесяти человек. Из-за них я провела последние девять месяцев в состоянии острого душевного расстройства. Из-за того, что ты думал, будто потеряешь свои деньги. – Он уставился на скатерть. И тут я вспомнила еще кое-что, сказанное им в церкви: – И еще ты соврал, что «глубоко религиозен».

– Я на самом деле глубоко религиозный человек, – оскорбился он. – Просто ты никогда не спрашивала.

– Но если ты этого никак не показывал, откуда мне было знать? Прости, Доминик, что я так недооценила тебя. И раз уж ты столь глубоко религиозен, может, скажешь, что сегодня за день?

– Что за день? Четверг, разумеется. Что за дурацкий вопрос?

– Сегодня не просто четверг, Дом. Сегодня Великий четверг. Ты знаешь, что это такое? Должен бы знать, если веруешь.

Он тупо пялился на меня.

– Тайная вечеря, – подсказала я. – В Великий четверг был последний ужин Христа с апостолами. И наш с тобой, кстати, тоже. А знаешь, что обычно происходит в Великий четверг?

– Нет, – с нетерпением в голосе произнес он.

– Монарх раздает беднякам новенькие, только что отчеканенные монетки.

– Ты так много знаешь, – саркастически заметил он.

– Что ж, признаюсь, это было в сегодняшнем репортаже о Пасхе. Новенькие блестящие монетки, – задумчиво повторила я. – Новые, как моя жизнь. Как я[79]. Новая Минти.

– Что ж, – вздохнул он. – Сегодняшний вечер не удался.

– Ничего подобного, Доминик. Еще как удался. Я так рада, что снова тебя увидела. Но теперь мне пора домой.

– Послушай, я совершил ужасную ошибку, – заторопился он, увидев, что я встаю. – Я раскаиваюсь, что тебе еще нужно?

– Что еще? Ничего. Я удовлетворена.

– Минти, подумай, как хорошо будет нам вдвоем.

– Хорошо?

– Да. Мы могли бы купить милый домик в Вондсворте.

– Нет, спасибо.

– Из нас бы вышла идеальная пара, Минти.

– Идеальная? Ну-ну...

Он сделал тот самый нетерпеливый жест в воздухе, подозвав официанта.

– Я не хочу, чтобы у меня в жизни все было идеально, – разочаровала я, взяв сумку. – Просто хочу быть счастливой. И я никогда не буду счастлива с таким низким человеком, как ты. Спасибо за ужин, Дом, – добавила я с улыбкой. – Была рада снова с тобой повидаться.

Апрель.

«Первое апреля, День всех дураков! – отметила я, глянув на календарь. – И первая среди первоапрельских дураков – Минти Мэлоун! А также майских, июньских и июльских, ведь именно в июле я была „почти замужем» за отборным куском дерьма».

Стоя под душем, я решила: не собираюсь больше оставаться в дураках. Наконец-то я во всем разобралась. Все поняла. Прозрение – мучительный процесс, но он того стоит. Я словно родилась заново. Новая Минт. Наконец-то, наконец, я могу жить дальше. Говорила, что переживу это, и пережила. Теперь я беззаботна, как пасхальный цыпленок. Сама проклевала жесткую скорлупу и выбралась на солнышко, чтобы расти и хорошеть. «Во всем виноват один лишь Доминик», – удивленно повторяла я про себя. Я была ни при чем. Долгие месяцы казнила себя без вины. Оказывается, ответ прост: деньги, бумажки с водяными знаками, презренный металл. Просто и грубо. Я – всего лишь жертва алчности Доминика.

Одеваясь, я подумала: «Спасибо Господу, что на свете есть Вирджиния Свиной Пирожок!» Если бы не она, я бы никогда не осознала всю низость и мелочность натуры Доминика. Ее неожиданный телефонный звонок расставил все по местам. Она разрешила головоломку. И вот теперь вагон метро, грохоча, несет меня в южном направлении, а я дружелюбно улыбаюсь пассажирам. Хотя пассажиров не так уж много, ведь сегодня Страстная пятница. Поистине страстная. В буквальном смысле слова. Ведь страсти, наконец, улеглись, и я обрела свободу. Я посмотрела на часы: без пяти девять, а на работу мне только к десяти. Так что, не доехав до станции «Эйнджел», я сошла на «Набережной». И, шагая по Стрэнду, залитому лимонными лучами солнца, ощутила лишь легкий укол при виде отеля «Уолдорф». Это было уже не сожаление о несбывшемся, но отголосок боли и унижения, которые Доминик заставил меня пережить. Миновав Олдуич, я двинулась по Флит-стрит, мимо Дома правосудия, старой редакции «Дейли экспресс» и «Пре-а-Манже». А потом повернула направо, к церкви Сент-Брайдз. Я знала, что будет нелегко, но мне требовалось пройти через заключительную фазу выздоровления, разыграть последнюю сцену спектакля.