Дуэлянты - Пьер Алексис Понсон дю Террайль

– Ах! Мой дорогой помощник. Это вы? На ногах? В полном здравии? Еще чуть-чуть – и вы заставите меня поверить в призраков.

– Вы правы. Я почти что вернулся с того света – господин де Мэн-Арди спас меня в тот самый момент, когда я уже собирался по всем правилам туда отправиться.

– Но ведь это чудо.

– Самое что ни на есть настоящее, – ответил де Кери, ведь как читатель уже догадался, это был именно он.

– Что вас сюда привело?

– Только что я узнал, что вы собираетесь послать жандармов и представителя правосудия, чтобы освободить пленников, удерживаемых Меротт и ее бандой, – ответил заместитель прокурора, пожимая руки полковнику и майору. – Полагаю, они также должны арестовать лже-баронессу с сообщниками, если эти злодеи, конечно, будут обнаружены.

– Так оно и есть.

– Я хочу, чтобы эту миссию вы поручили мне.

– Полагаете, вас отравили приспешники этой дамы?

– Более того, я в этом совершенно уверен, – ответил де Кери.

– В самом деле?

– Чтобы рассеять сомнения, вам достаточно поговорить с господином Кловисом де Коарассом.

– Я вам верю, мой дорогой помощник, верю.

– Вы выполните мою просьбу?

– Без колебаний, причем сразу по двум причинам: во-первых, как слуга правосудия вы весьма искусны.

Де Кери склонился в поклоне.

– А во-вторых, мы рассчитываем на ваше рвение, ведь в этом деле вы защищаете самого себя. Да, здесь можно усмотреть некий намек на месть, но когда эта старая мегера окажется за решеткой, мы не позволим вам сделать ничего предосудительного.

– Благодарю вас, сударь, благодарю, – ответил де Кери.

– Ну что же, господин де Кери, – сказал полковник, обращаясь к помощнику прокурора, – не пройдет и часа, как мы будем ждать вас верхом на лошадях у ворот Форт дю Га.

Робер де Сезак и Монсегюр, не мешкая, отправились к графине де Блоссак, которая последние два дня жила в смертельном страхе. Все ее защитники куда-то пропали и пожилая дама уже не знала, что и думать.

Когда полковник переступил порог, она бросилась к нему навстречу и воскликнула:

– Вы опять принесли мне дурные вести?

Не успела она договорить, как в гостиную вбежали маркиза де Женуйяк и ее дочь Филиппина. Их лица выражали тревогу и отчаяние.

– Нет, мадам, – сказал полковник в ответ на вопрос графини. – Наоборот, я бы уверил вас в обратном, но боюсь давать надежду, которая может и не сбыться, и веру в удачу, которая может пройти стороной.

– Что вы хотите этим сказать? – воскликнула мадам де Женуйяк, задыхаясь от волнения. – Говорите же!

– Я хочу сказать, мадам, что королевский прокурор напал на след злоумышленников, похитивших вашу дочь.

– И ее до сих пор никто не освободил?

– Мадам, сведения об этом были получены всего полчаса назад. И перед тем как утверждать, что вы сможете вновь увидеть свою Эрмину, их нужно проверить.

– От кого же прокурор обо всем узнал?

– Вы не поверите, мадам. От человека, которого все считали самым опасным сообщником баронессы де Мальвирад.

– Значит, это она преследует нас своей ненавистью. Но что мы ей, в конце концов, сделали? – спросила мадам де Блоссак.

– Скорее всего, это мы узнаем уже совсем скоро.

– Но кто он, этот опасный сообщник? – спросила маркиза.

– А вы разве не догадались? – спросил полковник. – Маркиз де Матален.

При этих словах Филиппина пошатнулась и чуть было не упала без чувств. Мать тут же бросилась к ней.

– Что с тобой, дитя мое?

Вместо ответа юная девушка разрыдалась и закрыла руками лицо, орошая пальцы обильными слезами.

– Не обращайте внимания, – сказала мадам де Блоссак, на этот раз не проявив привычной для нее проницательности. – За последние четыре дня несчастная Филиппина ужасно переволновалась, поэтому не удивительно, что ваши слова спровоцировали приступ дурноты, который в то же время принес ей облегчение.

Филиппина не стала опровергать слова бабушки, хотя волнение ее объяснялось не нервным напряжением, а совершенно иной причиной.

Говоря следователю о своей любви к мадемуазель де Женуйяк, Матален был вправе добавить, что она платит ему взаимностью. Ведь мы вынуждены с сожалением признать, что это действительно так.

В угоду коварным планам Меротт бретер уже давно кружил вокруг семейства де Женуйяк. Куда бы ни направились Филиппина и ее мать – на прогулку ли, в церковь ли – дуэлянт неизменно оказывался где-то поблизости.

Юной девушке понадобилось совсем немного времени, чтобы обратить внимание на предпринимаемые маркизом демарши. Она вспомнила его благородный поступок в салоне мадам де Федье, когда сей молодой человек опроверг распространяемые о ней слухи.

Сила, пусть даже грубая, никогда не отталкивала женщин, поэтому Филиппине польстило, что в ее защиту, чтобы реабилитировать, выступил человек, внушавший страх всему Бордо.

До этого на нее не обращал внимания ни один мужчина, поэтому, когда она увидела, что Матален ходит за ней, как привязанный, ее охватило неописуемое волнение.

Когда же девушка уверилась, что бретер действительно пытается за ней ухаживать, это волнение переросло в радость.

Столь юные создания как Филиппина редко могут устоять перед первым влюбленным взглядом, перед первой страстной улыбкой молодого человека, независимо от того, насколько искренни намерения, которыми он руководствуется.

Не в состоянии разобраться в чувствах и мыслях, удовлетворяя свое маленькое тщеславие, Филиппина превратила этого мерзавца Маталена в объект своего тайного обожания и культа.

Тот, по-прежнему намереваясь послужить Меротт, на этом останавливаться не стал и дошел до того, что как-то вложил в руку девушке, по сути ребенку, записку. В тот день Филиппина совершила большую ошибку – во-первых, даже не подумав рассказать обо всем матери, а во-вторых неосмотрительно приняв послание бретера, в котором тот живописал свою страсть и которое она втайне от всех постоянно перечитывала.

Поспешим добавить, что все грехи юной девушки этим и ограничились. А заодно признаем, что Матален принадлежал к ее кругу, был маркизом и поэтому ей ничто не препятствовало стать его женой.

Беда лишь в том, что хотя поведение этого молодого человека было, как мы только что видели, всего лишь удовлетворением самолюбия, Филиппина принимала его за искреннюю страсть, поэтому когда полковник отозвался о нем неблагоприятно, это уязвило ее до глубины души.

Из груди девушки вырвался вздох и она прибегла к извечному женскому средству – разрыдалась.

Ах! Если бы Матален – накануне дезертировавший из рядов приспешников Меротт и начавший преследовать свои собственные интересы, совершив крутой разворот под влиянием грез о миллионах Самюэля – так вот если бы Матален знал, что творится в этом юном, бесхитростном и неопытном сердце, ему бы это крайне польстило.