Боль - Цруя Шалев

города! Но они не помешают ей заснуть, теперь уже ничто не помешает ей заснуть, даже разговоры над ее головой, словно она младенец или умирающая старуха.

– Она только что была у нас, у нее дочь в больнице! – крикнул кто-то, и на мгновение Ирис охватила паника: Альма в больнице! Ведь она гонялась за ней по улицам, чтобы спасти от несчастья! Альма в больнице! Но в следующий миг она вспомнила: официантка! Видимо, у той как раз закончилась смена.

– В какой больнице ваша дочь? – спросила та, наклонившись так низко, что кончики длинных каштановых волос ласкали щеку Ирис. Она всегда объясняла своим ученикам, что наша ложь обязательно к нам вернется и подставит подножку. Более того, иной раз добавляла она, наша ложь часто становится правдой. И вот теперь эта ужасная правда наконец до нее дошла. Кто знает, на кого наткнулась Альма? Кто знает, куда этот тип отправил ее, такую накрашенную? В этом городе полно пьяниц и наркоманов, спать сейчас нельзя, надо спешить на помощь, несмотря на эти звезды боли. Если тщательно прочесать весь город, улицу за улицей, то Альма в конце концов обязательно найдется. Ирис попыталась опереться на левую руку, та болела чуть меньше. А ее обступили бесчисленные ноги, человек десять как минимум – миньян[29].

Ах, если бы взмыть вверх, воспарить над улицами. Чтобы они глянули на тротуар – а ее там больше нет, от нее ничего не осталось. Тогда бы им пришлось вернуться к собственным делам, вместо того чтобы заниматься ее проблемами. Возможно, мать Нонны права: люди здесь слишком любят совать нос в чужие дела. И тут сквозь толпу протиснулась еще одна пара ног – здоровенные ножищи в светлых кроссовках, – и над ней наклонился очередной доброхот. Откуда он знает ее имя?

– Ирис! – сказал он. – Что случилось? Вы упали? Я вас искал.

Она простонала:

– Саша, я потеряла ее, я не смогла ее найти!

– Она вернется, – заверил он. – Давайте я помогу вам добраться до дома.

И через мгновение толпа стала разочарованно разбредаться: столько времени потрачено даром, все закончилось, не успев толком начаться.

– Этот человек опасен, – сказал Саша, присаживаясь рядом с ней на тротуар и закуривая сигарету. – Я бы его раздавил обеими руками, потом швырнул бы на пол, дал пинка и выбросил на помойку.

Она усмехнулась, несмотря на боль:

– Ты в своем репертуаре! Точно так же ты выражался, когда был маленький.

Он улыбнулся – застенчиво, виновато, но вместе с тем с гордостью за того мальчишку, которым был когда-то, – вполне понятной. Он был дерзким и упрямым, он считал, что окружен врагами, и не желал сдаваться, и сейчас его присутствие волшебным образом добавляло ей сил. Какое чудо, что он ей встретился! Как могло ей прийти в голову вести эту битву без него?

– Давайте проверим, что с вами, – сказал он, внимательно глядя на нее, пока его огромная нога давила окурок. – Где у вас болит и насколько сильно? Я в армии прошел курс фельдшерской подготовки.

– Страшно болит правая рука, правое колено и под ребрами.

Он проверил ее руку:

– Шевелить пальцами можете?

– С трудом, – простонала она.

– Правая рука совсем распухла. Нужно вызвать скорую.

– Нет, ни в коем случае! – воскликнула Ирис. – Подождем до утра, пожалуйста, Саша! – умоляла она его, точно маленькая девочка отца.

Он ощупал ее руку:

– Ну, можно, конечно, завтра пойти в поликлинику. Вопрос только в том, насколько вам больно.

– Я предпочитаю подождать. Поможешь мне встать?

Осторожным, очень медленным движением он поднял ее с тротуара и поставил на ноги:

– Ступать можете?

– С трудом, – снова простонала Ирис.

Тут рядом с ними предупредительно остановилось такси, и Саша помог ей лечь на заднее сиденье. Через считаные минуты они уже были возле серого здания на столбах, он расплатился с водителем, склонился над ней и поднял на руки, как жених невесту в ночь свадьбы, чтобы внести в их новое жилье. Голова Ирис покоилась на его широкой груди в полосатой рубашке, его кожа была гладкой, а сердце мощным…

– Ой, Эйтан, – вздохнула она, – мы думали, что мы дети богов, что мы можем вернуться назад и исправить все ошибки!

У входа в дом он застыл на месте. Почувствовав, как напряглись его мышцы, Ирис повернула голову и увидела дочь: Альма сидела на ступеньках в желтом коротеньком платье, сжав колени. При виде Саши с матерью на руках ее сильно подведенные глаза расширились от изумления, и она кинулась им навстречу.

– Я же говорила, что у меня нет другого ключа! – выпалила она то, что, видимо, долго прокручивала в голове, но, спохватившись, тут же спросила: – Что случилось? Кто это? Что происходит?

– Ключ у нее в сумочке, Альма, – сказал Саша. – Твоя мама упала, она отправилась тебя искать и упала.

Альма принялась раздраженно копаться в сумке Ирис.

– Искать меня?! – огрызнулась она, поворачивая ключ в замке. – Зачем меня искать? И только когда дверь открылась и загорелся свет, она возмущенно уставилась на Сашу. – Так это ты! – Она ткнула в него пальцем. – Ты сейчас был у нас! Что тут вообще происходит?!

– Где твоя кровать, Альма? – нетерпеливо спросил он тоном, каким серьезный, занятой мужчина разговаривает с ребенком. – Сперва надо уложить маму в постель и оказать ей медицинскую помощь, а уж потом задавать вопросы.

Альма послушно указала на дверь своей комнаты. Ирис отметила, что о ней они говорят, как те люди на улице – в третьем лице, но на этот раз это было приятно, настолько приятно, что хотелось тотчас уснуть и предоставить Саше объясняться с Альмой, как ему заблагорассудится. Все равно они попались, все равно он уже не сможет сидеть там, притворяясь обычным посетителем, все равно ее долгосрочный план пошел прахом, осталось только настоящее время – эта ночь и ее разбитое тело. Да и было ли у нее в жизни что-то, кроме настоящего времени? Просто она не решалась ему довериться, вечно пыталась контролировать его, управлять им – с помощью своих директорских посланий, со всеми своими тщательно выстроенными планами. И вот теперь оно говорит ей: я не отголосок прошлых воспоминаний, я не мост в светлое будущее, я только то единственное, что у тебя есть, сама суть твоего существования, доверься мне, потому что у тебя нет иного выбора!

Но как ему довериться? С каждым мгновением боль усиливалась, а вместе с ней росла ярость. Все пошло наперекосяк, все пошло прахом! Едва она навела тут порядок, вычистила, вымыла, накупила вещей и наготовила еды, с чувством радостного