Седьмой лимузин - Дональд Стэнвуд

«Владеть „Бугатти“ — это проба на характер. Кто сказал это, Алан? Ладно, кто-то наверняка сказал. И, конечно, сам верил в то, что сказал. Мне тогда нравилось ловить на себе чужие взгляды. Но подозреваю, что тогда я и впрямь был куда привлекательнее».

Стоял залитый золотым солнечным светом ранний вечер. И ни одна из катастроф, обрушившихся на Гривена в последующие месяцы и годы, не смогла стереть из его памяти день, проведенный в Молсхейме.

Фернан разбудил его в урочный час, показал, куда идти, и снабдил советом:

— Попросите Гизеллу, если она окажется свободной. У этой лошади умная голова на плечах.

Гривен, стараясь держаться с аналогичной серьезностью, поблагодарил его и отправился по дороге, шедшей мимо замка Сен-Жан. Участники приема, последовав примеру самого Бугатти, предались новой забаве; лошади и люди с одинаковым восторгом резвились на воле.

С полдюжины гнедых, сивых и каурых вывели из стойла в находящийся по соседству крытый круг для верховой езды. Хотя Гривен сидел на лошади всего три раза в жизни, запахи и звуки, связанные с верховой ездой, сразу же вспомнились ему вновь. Копыта стучали по гальке, ноздри щекотал запах сена и конского навоза.

Гривен поглядел на последнюю оставшуюся лошадь, вышел на круг, где, словно исполняя канкан, уже гарцевали наездники.

— Господин Гривен! Сюда!

Бугатти, в высоких сапогах для верховой езды, радостно помахал ему рукой. Гривен прошел по периметру, присоединившись ко всей толпе. Патрон познакомил его с конструкторами, чертежниками, конюхами, виноградарями.

— Все это члены моей семьи, — сентиментально воскликнул он, заключив собравшихся в воздушные объятия.

При всем при том Бугатти не путал свое большое «семейство» с истинно кровными узами. Внушающая невольный ужас любовь сквозила в его глазах, когда он познакомил Гривена со своим старшим сыном. Жану Бугатти, темноволосому и красивому, не исполнилось еще и двадцати, ему были присущи шарм и самоуверенность, подобающие истинному престолонаследнику. Даже сейчас, пожимая ему руку, Гривен подумал о том, как этот юноша будет разбивать женские сердца.

— Ну что ж, господин Гривен! — Этторе Бугатти окинул взглядом круг, в одном конце которого, выстроившись в безупречную линию, стояли лошади. — Вы можете выбирать. Любую, кроме моего Брюллара. — С деланным сожалением пожав плечами, он указал на крупного серого жеребца. — Но он со всеми, кроме меня, сущий дьявол.

— А как насчет Гизеллы?

Бугатти рассмеялся.

— Значит, Фернан по-прежнему без ума от нее? Что ж, мне надо было догадаться. — Бугатти подозвал одного из конюхов. — Анри! Приведи ее сюда.

Гизелла была мелкой гнедой лошадкой, заметно мельче остальных. Но по мере того, как Гривен, спустившись по лестнице, начал приближаться к ней, она внезапно приобрела угрожающие размеры. Из ноздрей у нее валил пар, мешая разглядеть ее как следует. Карие глаза были грустными и задумчивыми. «Ты справишься», — казалось, внушала она Гривену, чем сразу же напомнила ему женщин, с которыми ему доводилось иметь близость.

— Седло в порядке? — издалека осведомился Бугатти.

— Превосходно!

Так, по крайней мере, хотелось думать Гривену. Поставить ногу в стремя, перекинуть другую — и все. О Господи! Он забыл, как страшно далеко внизу осталась земля. Гривен попытался сохранить на лице улыбку.

Наверняка Патрону все это нравилось. Возглавив процессию из пяти человек, включая сына, Бугатти подошел к Гизелле и нежно погладил ее по носу.

— Жан хочет совершить вылазку в горы, посмотреть, остались ли там еще олени. Думаю, мы можем проводить его. Кстати говоря, господин Гривен, вы охотник? У меня найдется лишнее ружье.

Черт бы побрал этого человека. Почему бы им не перейти прямо к делу? Почему он заставляет Гривена доказывать свое мужество исполнением племенных ритуалов?

— Нет, благодарю вас. Я всего лишь поеду верхом. Да и не хочется портить Жану удовольствие.

Присутствующие на кругу дамы помахали платочками, словно сидящие верхом мужчины готовились отправиться на войну. Жан пустился в путь первым, помчавшись по дороге, уходящей на отдаленную горную вершину. «Гора называется Одиль», — пояснил Бугатти. Затем он указал на извилистую тропку, которую использовали в ходе тренировок как пробную трассу его гонщики. Скоро они въехали в лес и остановились на краю большой изумрудной поляны.

Гривен принимал участие в охоте всего один раз, а было ему тогда… двенадцать? или еще меньше? Он ничего не запомнил о той охоте — только то, что его отец потом неизменно говорил о ней с гневом и презрением. И теперь Гривен чувствовал себя странным образом беззащитным, сидя высоко в седле и раскорячив ноги на крупе Гизеллы.

Шуршали листья, скрипели ветви, и тут на открытое место выскочил олень. Потом второй, третий… четыре оленя и два олененка.

Сын Этторе Бугатти сразу же выстрелил навскидку. Гривен увидел, как тело одного из оленей посередине прыжка дернулось в сторону. Задние ноги задрожали, в последнем предсмертном рефлексе исторглись испражнения. Дико запахло и от Гизеллы, и Гривен почувствовал, как заходили ходуном у него под ногами ее бока.

— Браво, Жан! — Патрон всплеснул руками. На лице у него сияла радостная улыбка, означающая: «Каков мой мальчик!» Но тут он скосил глаза на Гривена… — Прошу прощения. Я вижу, вам жаль это животное. Но его смерть была не бессмысленной, мы запасем оленины. Мы никогда не убиваем ради простой забавы. Но мне нужно было заранее догадаться, что такая тонкая натура, как вы…

Гривен предоставил Бугатти думать все, что могло тому заблагорассудиться. У него же самого появилась возможность впитать в себя это зрелище и связанные с ним ощущения, появилась возможность почувствовать сильнее, чем когда-либо ранее, голос самой крови. Красный язык, вывалившийся наружу, влажные остановившиеся глаза, по-прежнему на диво яркие. На месте события воцарилось благоговейное молчание, словно вся природа отправилась подальше, чтобы создать себе алиби.

Гизелла, изогнувшись мощной грудью, неодобрительно посмотрела на своего наездника. Прошло какое-то время — по меньшей мере, несколько секунд, — и жар схлынул со щек у Гривена. Он обнаружил, что Этторе Бугатти самым внимательным образом разглядывает его.

— Вы страшно побледнели, господин Гривен.

Бугатти достал плоскую серебряную фляжку.

Коньяк вновь разлился в груди теплом, хотя и несколько иного рода, чем пламя, бушевавшее только что. И это придало Карлу смелости заговорить внезапно начистоту.

— Извините, но этот ружейный выстрел и остальное. Я был при Вердене. И на Сомме. Иногда мне кажется, что я оттуда и не ушел.

Бугатти сразу посерьезнел, он поглядел на Гривена по-другому, и тот понял, что сказал именно то, что нужно. Уже иным, поскучневшим взглядом Патрон понаблюдал за тем, как Жан и остальные участники охоты свежуют тушу.