Суть вещи - Алёна Алексина

три часа и от пятьдесят трех до пятьдесят восьми минут. Нерационально. Минут у Лизы всего-то сорок, зато есть Митя с машиной. С другой стороны, раскрывать ему карты пока не с руки.

Лиза машет Мите и уходит: петляет дворами, убеждается, что он за ней не едет, и только тогда вызывает такси, чувствуя себя совсем взрослой и самостоятельной. Третье такси за последние две недели, подумать только.

Спустя двенадцать минут Лиза уже едет в сторону аэропорта. По прямой на машине до аэропорта тридцать две минуты, а у Лизы осталось еще тридцать три – получается, одна минута на всякие неожиданности. Лиза никогда не была в аэропорту, мало ли что там вообще.

– Спешим? – вдруг спрашивает таксист.

– Да, спешим, – отвечает Лиза, подумав и сообразив, что он имеет в виду.

– Принял. Поедем тогда в объезд, через Каму. Быстрей обернемся. По прямой жуткий стояк. – Таксист почему-то хихикает, хотя ничего смешного в этом довольно загадочном сообщении Лиза не видит.

Не без труда она расшифровывает “обернемся” и “стояк” – почему люди не могут говорить проще? – и весело думает о пригодившейся запасной минуте, но водитель переезжает через Каму один раз, потом второй, а времени все меньше.

– Встречаете?

Лиза отталкивается от взгляда таксиста в зеркале заднего вида и коротко кивает.

– Не волнуйтесь, приедем как раз вовремя. Пока самолет сядет, пока муж ваш багаж заберет – вы же мужа встречаете, угадал я? – Таксист розовато хохочет. – Ну, не пугайтесь так! Я как Шерлок Холмс, слышали про такого? Всегда все про пассажиров своих угадываю. – Таксист снова хохочет и оборачивается к ней, чтобы она получше уловила его хохот.

Лиза чувствует, как дорога уходит из-под машины, будто машина собралась взлететь. Жаль, что это восхитительное ощущение длится лишь доли секунды, зато сопровождается бешеными сигналами других машин. Таксист мгновенно мрачнеет, вцепляется в руль и отцепляется от Лизы.

Наверняка у Яна полно багажа. Она должна успеть. Сидеть и ждать просто так совершенно невмоготу. Лиза решается – и включает на телефоне навигацию, прокладывает на карте маршрут. Зря, конечно, она это делает, но ее больше никто не ищет, можно обойтись без лишних предосторожностей. Зато будет спокойнее. Очень уж тяжело зависеть от чужой воли. Несомненный недостаток такси. Не так уж и удобно, оказывается.

Наконец таксист ловко вписывается в крошечный промежуток парковки. Самолет сел двадцать семь минут назад, и Лизе очень страшно. Она мгновенно выскакивает из машины, несется по широкому тротуару, старательно уворачиваясь от чужих чемоданов и тележек, – и со всех сил врезается в кого-то. Уже падая, она понимает, что чуть не вылетела на проезжую часть и что человек, которого она чуть не сбила с ног, – Ян. Дважды повезло.

– Извините, – говорит он, помогая ей подняться. – Даже не знаю, как так выш… – Но вдруг отдергивает руку: – Ты?

На этот раз она точно знает, что сказать, успела подготовиться:

– Тим! Нужно помочь!

Имя срабатывает как надо – молодец, Лиза, научилась правильно подбирать пароли. Ян отступает, будто она его ударила, спотыкается об огромный чемодан, ловит его на полпути к луже, замирает на мгновение – а потом распахивает перед ней дверцу машины:

– Едем.

Лиза предпочитает сидеть позади водителя, но раз Ян настаивает, садится с другой стороны. На ее место устраивается Ян. Ну и ничего, ну и пусть. Он же не прогнал ее, все идет по плану.

С ума сойти! Четвертое такси! Только тут все иначе: и запах другой, и кожаные внутренности такие чистые, будто стерильные, и водитель одет в костюм и белоснежную рубашку, и истории у машины одинаковые, безликие: хорошо одетые люди сели в машину, молча сидели всю дорогу, вышли из машины, сменились другими хорошо одетыми людьми. Даже голова чуть кружится.

На мужчин в белоснежных рубашках Лизе смотреть неприятно, и она отворачивается к окну. Ян нажимает на кнопку, и между ними и водителем поднимается стеклянная перегородка. Вот это да! В таких машинах Лиза еще точно не ездила.

– Ты сказала, Тиму нужна помощь. Что случилось? Чем могу помочь? – резким шепотом спрашивает Ян.

Лиза никак не может сообразить, что ответить, поэтому просто молчит. Машины едут еле-еле. Сквозь перегородку видно, как ветровое стекло то и дело покрывается жидкой грязью. Ян совсем неправильно ее понял, и что теперь с этим делать, как объяснить, что на самом деле помощь нужна не Тиму, а ей? В салон врывается резкий запах подсвеченного какой-то дрянью спирта. Ян щелкает кнопкой, и с обеих сторон перегородки к центру сдвигаются плотные кожаные шторки. Удобно, можно не стирать, тряпочкой протер – и чистота.

– Как ты его нашла? – все тем же шепотом спрашивает Ян.

Хороший момент отвлечься от предыдущего вопроса. Самое время, Лиза, принести жертву доброй воли – или как там это бабушка называет? Лиза рассказывает Яну короткую историю своих поисков, только об их с Тимом разговоре решает умолчать. Почему она раньше ни о чем не умела умалчивать? Насколько легче была бы жизнь, управляй она тем, кому и какую информацию отдает.

– Что-то говорил, ну, про меня? – запинаясь, спрашивает Ян.

В принципе, не такая уж важная информация, решает Лиза, вдруг ощущая себя чуточку всемогущей.

– Жалеет, что не помнит, как вы познакомились.

Ян то ли смеется, то ли всхлипывает, отворачивается к окну и замолкает.

– Еще бы он помнил, – не поворачиваясь к Лизе, говорит он через какое-то время. – Я бы удивился. Нечего там помнить. Я и сам почти ничего не помню, а что помню, то любые деньги отдал бы забыть. Меня тогда мама только из детдома забрала. Потом, лет десять спустя, фотографии мне показывала, спрашивала, где на них я. И я ни разу, ни единого раза не угадал. Такие дела.

– Как так – из детдома?

– Ну вот так. Крутая инфа. Я скрывал. Продашь газеткам – кучу денег заплатят тебе.

Лиза представляет кучу денег, сваленную в комнате с лодкой, и ощущает растерянность.

– Купюры или монеты?

– Что, прости?

– Куча денег – купюры или монеты?

Лицо Яна вдруг дико искажается. Лиза вжимается в сиденье, но спустя секунду Ян принимается хохотать, и хохочет так заразительно, что она смеется вместе с ним – не понимая о чем, не из вежливости, а потому что нельзя не смеяться, когда смеется он.

– Пусть будут купюры! – глубоким фиолетовым тоном отвечает он – и снова смеется.

Лиза терпеливо ждет, пока он перестанет задыхаться и высморкается, и только потом спрашивает:

– Детдом – и мама? Это как?

Лиза никогда не была в детдоме, а мамы у нее нет как нет.

– Мама меня как раз спасла. Забрала оттуда. Усыновила.

– А, ненастоящая мама. Так понятнее.

– А какая настоящая? Которая в детдом сдала? Бросила?

На этот вопрос Лиза ответа не знает. Ее настоящая мама ее бросила, но в детдом не сдавала.

Лиза решает сконцентрироваться на информации.