Мир уршада - Виталий Сертаков

Я ходил с караванами через ущелья Дебрека и менял там шишу на женщин. Честь этих людей в черкесках, с завязанными лицами, совсем не такая, как у детей Авесты. Их честь — в обмане, но она тоже вызывает уважение. Для них нет дела праведнее, чем обмануть иноверца… Еще раньше я делал кое-какую работу для князя Василия, русса с Зеленой улыбки. Я увидел, как руссы бросают насущные дела, чтобы посидеть с больным, как они кидают хлеб осужденным в кандалы…

Краем глаза Рахмани следил за разлегшимся на берегу центавром. Он был очень опасен, но ранен и устал. Груда мяса.

— У них тоже своя честь? — со странной улыбкой кивнула Красная волчица. — А я встретила сотню закатов в стране Хин. Там женщины не поднимают глаз, а мужчины больше всего боятся быть смешными. Среди пустынников Карокорума высшим благом считается кормить гостя, пока у него не случится заворот кишок. А в Бухруме мне приходилось крутиться среди заносчивых павлинов, для которых верно разместиться за столом — это такое сложное дело, сложнее многослойного торта, который умеет делать мой муж…

Рахмани и Женщина-гроза рассмеялись вместе. Но не прекратили танцевать.

— Ты сама ответила на вопрос, — сказал ловец. — Мы можем рассуждать о чести бесконечно, но от этого она не превратится в сияющий кристалл.

— Как же тогда быть? — уже без улыбки спросила Красная волчица. — Ты потратишь всю жизнь на поиски верной грани?

Ее голос на долю песчинки дрогнул, вызвав в сердце ловца эхо мертвых надежд. На долю песчинки он увидел все сразу — поросший ковылем просоленный морской обрыв, изъеденный ласточкиными гнездами. Разогретый лучами Короны уютный домик, звенящий от сверчков, ночной сад с оброненными детскими игрушками. И ее губы, пахнущие дикими ягодами и дикими желаниями.

Все это мимо, напомнил себе Рахмани, и дрогнувшее нечто в ее голосе погасло.

— Что случилось с твоим лицом, воин? — оттачивая кружево ложных выпадов, повторила Марта. — Я хочу вспомнить твои губы.

— Позже, — повторил Рахмани, переступая с одного камня на другой.

— Порой жадный мясник так долго прячет мясо от людей, что оно достается червям, — мурлыкнула Женщина-гроза.

— Твоя настойчивость в любом случае найдет награду. Если моя душа ненароком покинет тело, ты успеешь поцеловать меня в теплые губы.

— Мне не нравятся твои шутки, воин. — Женщина-гроза несколько раз перепрыгнула с одного мокрого валуна на другой, старательно смещаясь так, чтобы свет Короны оставался у нее за спиной.

Двое танцевали на самой середине реки, на крошечном, прозрачном пятачке, за сто локтей до первого порога. Издалека могло показаться, что двое порхают, как вечерние бабочки в брачный период. Одна бабочка — легкая, гибкая, чем-то похожая на пантеру, с заколотой черной гривой, с кожей цвета густого топленого молока, с лезвиями в рукавах. Другой — чуть выше, худощавый, широкий в кости, но такой же подвижный, с искрами на ладонях, в слишком свободной светлой одежде, настолько свободной, что невозможно угадать, где окажется его тело в следующий момент.

Женщина-гроза краем глаза следила за водомером. Он висел вверх ногами на толстой ветке, прямо над рекой, и не слишком ловко притворялся невинной корягой. Женщина-гроза как-то видела, как взрослый водомер одним стремительным ударом ноги разрезает человека пополам, поэтому не слишком доверяла их слащавой дремоте. Больше всего ее потрясло то, что это был паучок, которого они с Рахмани выкупили в незапамятные времена. В те времена, когда им нечего было делить.

Все сбывалось, и все пути вели к водопаду над Леопардовой рекой…

Совсем недавно Кеа сообщила, что неподалеку прячется еще один, тоже не подарок. Один из самого опасного колена «глаз пустоты». Он мог даже притвориться водой.

— Что с Зораном, Женщина-гроза? В яме он мог подхватить одну из местных лихорадок. Я хотел бы взглянуть на него поближе…

— В нем уршад.

— Не кидайся попусту словами!

Они в сотый раз переместились, пробуя невидимыми клинками воздух, шинкуя его мелкой лапшой вместе со смыслами невысказанных фраз. Мятый, ветреный вечер просыпался над рекой, светляки кружили, как раздувающиеся бальные платья, потерявшие своих красоток, вязкий туман упорно карабкался на заболоченные берега. Далеко внизу, за тройной грядой порогов, светились огоньки в хижинах народа раджпура.

— Твой друг умрет завтра утром, Рахмани. Я говорю правду.

— Тогда зачем ты повезла его с собой? На что ты надеешься?

— На Камень.

— Что-о?!

— Именно так. Отойди с дороги, Рахмани. Я спущусь к Матерям, оживлю Камень и попытаюсь взять Ивачича с собой. Если все это правда… Если на четвертой тверди живут добрые мудрецы, они убьют уршада…

Рахмани пробежал шесть шагов, отталкиваясь от мелких водоворотов, удерживая брата-огня у самых запястий. Он видел Зорана Ивачича две песчинки, но этого хватило, чтобы начать вспоминать поминальные молитвы. Болезнь выжирала крепкого мужчину изнутри, губы Зорана и глаза припорошило белым налетом, он смотрел в небо и хватал пальцами пустоту, словно тянул на себя саван…

— Твои сестры не оживят его. Как не оживили и одиннадцать предыдущих камней, которые закопаны у вас на поляне Посоха.

— Откуда тебе известно?..

— Тебе недостаточно Камня, Женщина-гроза. Тебе нужен глубокий Янтарный канал.

— Я знаю. Я попытаюсь успеть. Поликрит вывезет нас к заброшенному городу Скорпионов, мы нырнем там… — Черная пантера неотрывно следила за глазами противника и метнула кинжал вперед в ту долю песчинки, когда ловец моргнул.

— Там не получится. Чтобы попасть на четвертую твердь, нужен особый канал. Очень глубокий. Можешь поверить Слепым старцам.

— Я снова должна тебе верить, хитрец? Мы найдем другой канал, поглубже!

— А если не успеете? — фантомный кинжал вспорол грудь фантомному ловцу. Настоящий ловец Тьмы уже балансировал на соседнем камушке.

— Тогда я сама оборву его мучения.

— Ты собираешься нырнуть в фонтан в компании с центавром и нюхачом?

— А что ты предлагаешь, воин? Не жалей меня, подними платок, и все будет кончено. Я знала, я видела во сне, как мы деремся на этих камнях…

— Все возвращается, и ты вернулась домой, Женщина-гроза. Центавр — хороший попутчик, если у вас одна цель, а я догадываюсь о его целях…

— Он хочет вывести всех фессалийцев на четвертую твердь.

— А насчет второго попутчика я бы трижды подумал.

— Нюхач мне пригодится. Ты так рассуждаешь, будто я уже попала в канал.

— Ты не попадешь в канал, пока не услышишь правду. У центавров те же проблемы, что и у прочих разумных на твердях мира. Нюхач — это совсем другое, хотя пытается притворяться родным и близким… — Ловец вытолкнул из себя сразу два миража, человека и ящера. Пока ящер щелкал пастью перед лицом Марты, мешая ей следить за соперником, Рахмани издалека, несильно, ужалил нюхача огненным шаром. Кеа заверещала.