Лунная опера - Би Фэйюй

Сяо Яньцю и представить не могла, что ей будет настолько неприятно общество Чуньлай. У обеих словно появился огромный распухающий чирей: вроде и незаметный глазу, он доставлял все больше неудобств. Сяо Яньцю вернулась к прежнему питанию, но утомление не исчезало. Она не могла объяснить, откуда именно оно исходит, но чувствовала его способность расползаться. Утомление распространялось повсеместно, заполняя каждую клеточку ее тела. Уже несколько раз она хотела покинуть труппу, но ей не хватало решимости сделать последний смертельный шаг. Двадцать лет назад она уже испытала это ужасное чувство и теперь не решалась пережить его заново. Сяо Яньцю корила себя за проявленную когда-то слабость. Двадцать лет назад она должна была умереть. Когда у человека вырывают из жизни его золотые годы, это ранит больше, чем физическое убийство. Такая жизнь превращается в никчемное существование, желания превышают возможности, ты не в силах что-либо предпринять, в результате все это напоминает плачь без слез.

Чуньлай не проявляла никакой инициативы. Отныне она успокоилась. Как говорится, без ветра и трава не колышется, но от Сяо Яньцю держалась подальше, на расстоянии нескольких метров. Сяо Яньцю теперь побаивалась эту девочку, только не говорила об этом. Если Чуньлай будет продолжать вести себя в том же духе и останется безразличной, то жизнь Сяо Яньцю можно считать законченной, никакого шанса просить уступки у нее не было. Если Чанъэ не возродится в облике Чуньлай, то зачем она вообще преподавала все эти двадцать лет?

Сяо Яньцю переспала с директором фабрики. Делая этот шаг, она вполне понимала, на что идет. Все равно это случилось бы, рано или поздно. Сяо Яньцю по этому поводу особо не переживала, и кто рассудит, плохо это или хорошо, во всяком случае, она не первая и не последняя. Ведь кто такие директора? Это люди, у которых сперва появляется власть, а потом – деньги. И даже если бы он был отвратителен или принуждал ее, она не стала бы его ни в чем винить. А в ее случае об этом говорить не приходилось. Сяо Яньцю ничуть не смущал собственный поступок, по ней, так лучше открыто проявить инициативу, чем набивать себе цену. Уж если ставить спектакль, так чтобы зритель остался доволен.

Тем не менее Сяо Яньцю чувствовала себя отвратительно. И эти мерзкие ощущения никак не стирались. С той минуты, как они вместе отправились ужинать, и вплоть до момента, когда она наконец оделась, директор демонстрировал свою значимость и строил из себя спасителя. Раздевшись, Сяо Яньцю тут же поняла, что директор абсолютно безразличен к ее телу. Что бы это значило? Ведь в настоящем мире не было недостатка в молоденьких красотках, и будь его воля, сделай он только знак, и ему преподнесли бы какой угодно свежий товар. А тут перед ним разделась Сяо Яньцю. По его глазам было видно, что ее обнаженный вид не произвел должного впечатления. Сяо Яньцю ощутила, насколько неприятно ему было смотреть на ее исхудавшее тело. Директор даже не пытался это замаскировать. Вопреки этому, Сяо Яньцю надеялась, что он окажется каким-нибудь страстным развратником, похотливым дьяволом, тогда она разом продалась бы ему, но директор вел себя иначе. Забравшись на кровать, он возвеличился еще сильнее. Он вольготно развалился на пружинистом ложе и подбородком сделал знак Сяо Яньцю, чтобы она оседлала его сверху. Директор лежал себе, не проявляя никакой инициативы, так что Сяо Яньцю пришлось трудиться в одиночку. На каком-то этапе директор, похоже, стал испытывать явное удовольствие от действий Сяо Яньцю, в доказательство чего простонал, издавая звуки типа: «О, ер. О, ер». Сяо Яньцю так и не разобрала, что он хотел этим сказать. А через несколько дней, прежде чем Сяо Яньцю начала ублажать его, директор показал ей несколько иностранных порнофильмов. Тогда-то до нее и дошло, что он пытался вести себя в постели как иностранец. В этом смысле его поведение ярко демонстрировало тезис о приобщении Азии к процессу глобализации, именно так происходила его моментальная стыковка со всем миром. То, чем они занимались, нельзя было назвать любовью, это не тянуло даже на секс. Со стороны Сяо Яньцю это превратилось в какое-то непонятное угодничество и прислуживание. Она чувствовала себя полным ничтожеством. Уже несколько раз она намеревалась поставить точку в их отношениях, однако интимная сфера – вещь коварная, не всегда тут приходится считаться со своими желаниями. Когда Сяо Яньцю занималась любовью с Мяньгуа, то никогда не испытывала ничего подобного. Ублажая директора, она не переставала ругать себя за то, что как женщина она так низко пала.

Когда Сяо Яньцю первый раз возвращалась от директора, на улице накрапывал дождик, в глазах рябило от отражения машин и их огней на свежевымытых дорогах. Бешено мелькающие багряно-красные отсветы, казалось, возникали из ниоткуда, и было в этом что-то ужасно тоскливое. Глядя на пестроту дороги, Сяо Яньцю окончательно уверилась в том, что этим вечером ее уподобили проститутке. И пострадало от этого вовсе не тело. От чего же именно ей было не по себе, Сяо Яньцю не находилась с ответом. Свернув в проулок, она согнулась, силясь вызвать рвоту, но ее попытки не привели к желаемому, она издала только несколько звуков, которые вышли противными и неприличными.

Дочь уже спала. Мяньгуа, устроившись на диване, смотрел телевизор и ждал Сяо Яньцю. Войдя в квартиру, Сяо Яньцю даже не посмотрела на Мяньгуа. Она не хотела, чтобы их взгляды встретились, поэтому, опустив голову, прямиком направилась в ванную комнату. Сяо Яньцю намеревалась сразу принять душ, но, побоявшись, что такие поспешные действия могут вызвать подозрения, для начала присела на унитаз. Подождав немного, она так и не смогла справить какую бы то ни было нужду. Тогда Сяо Яньцю стала внимательно рассматривать свое нижнее белье на предмет оставленных пятен. Пройдясь по себе взглядом сверху донизу, Сяо Яньцю ничего не обнаружила и, успокоившись, вышла. Она чувствовала себя абсолютно вымотанной, но чтобы Мяньгуа этого не заметил, она приняла нарочито бодрый вид. Мяньгуа, который все это время продолжал сидеть на своем месте, не понял, отчего у Сяо Яньцю такое приподнятое настроение, и с глупой улыбкой спросил:

– Ты что, выпила? Так раскраснелась.

Сердце Сяо Яньцю трепыхнулось. Как бы вскользь она заметила:

– Вроде лицо не красное.

– Да красное, – настаивал Мяньгуа.

Сяо Яньцю не осмелилась развивать эту тему, а потому решительно перевела разговор, спросив про дочь. Мяньгуа ответил, что она уже давно спит. Сяо Яньцю было некомфортно, что Мяньгуа все стоял и стоял прямо перед ней, ей было невыносимо смотреть ему в глаза. Тогда она сказала:

– Давай уже ложись в постель, а я пойду помоюсь.

Она не сказала «иди спать», хотя, по сути, «ложись в постель» означало практически то же самое. Произнося эту фразу, Сяо Яньцю мельком взглянула на Мяньгуа, он, похоже, воодушевился и от предвкушения стал потирать руки. А у Сяо Яньцю вдруг ни с того ни сего засосало под ложечкой.

Готовясь принять душ, Сяо Яньцю настроила кран практически на кипяток, который с трудом можно было вытерпеть. Она хотела, чтобы ей было больно. Боль имела конкретную природу, ее можно было ощутить, она даже приносила какое-то удовлетворение, от которого веяло садомазохизмом. Сяо Яньцю то и дело обливала себя кипятком и терла что было мочи. Она вонзала свои пальцы прямо в плоть, словно силясь оттуда что-то выковырнуть или вытащить. Помывшись, Сяо Яньцю уселась на диван в гостиной. Кожа ее раскраснелась и, казалось, просто горела от жара. Было уже где-то одиннадцать часов, когда обернутый в полотенце к ней вышел Мяньгуа. Он еще явно не спал, на лице его играла вожделенная улыбка.