Игра в куклы - Магнус Йонссон

Линн поплыла к камням, которые лежали как волнорез у кромки воды. Старалась держать голову пониже. На берегу по-прежнему никого не было. Она медленно заползла на камни. Своим видом она могла напугать кого угодно. Мокрая, в совершенно промокшей одежде, с кровоточащей раной на голове, она поднималась из темной холодной воды с волосами, прилипшими к лицу, как какое-то чудище, похожее на «Тварь из черной лагуны». К счастью, ее быстро скрыли тени деревьев.

Она легла на землю, начала кататься по траве и растирать тело травой и землей, чтобы ускорить циркуляцию крови. Суставы продолжали болеть. В груди стучало, как молотками, она дрожала всем телом, отходя от пережитого напряжения. Ноги и пальцы стали горячими, в них кололо, как иголками, хотя тело по-прежнему было ледяным в холодном вечернем воздухе. Она попробовала сжать кулаки, сделать несколько боксерских выпадов руками в воздухе. Мышцы начинали слушаться. Тепло медленно возвращалось в замерзшее тело.

Мысли крутились в голове. «Мы сами выбрали себе такую жизнь», – сказал он. Но это был именно его выбор: ненавидеть. Охотиться за слабыми. Нападать на уязвимых. Преследовать меньшинства. Она делала то, что делала, именно потому, что существовал он. Если бы не было таких, как он, и тех идей, которые он провозглашал, ее действия были бы не нужны. Это не было ее выбором. Это было необходимостью. Он не должен был победить.

Кровь закипала в жилах. Ее унижали и оскорбляли. Ее чуть не убили. Она набрала полные легкие прохладного воздуха. Может, он убил и тех, кто прибыл ей на помощь? Рикарда и Эрика?

Пригнувшись, она подбежала к мосткам, где была пришвартована желтая моторка Йоргена. Подтянулась и перелезла через колючую проволоку, которая огораживала причал. Колючка поцарапала кожу. Мокрая майка окрасилась розово-красным цветом в тот самый момент, когда она перешагнула через релинг. Она пошла прямо в рубку, поискала в ящиках под штурвалом. Спички, открывалка для бутылок, зарядка для мобильника и морские карты.

Толстым фломастером жирными печатными буквами написала на обложке: «КОМИССАРУ УГОЛОВНОЙ ПОЛИЦИИ РИКАРДУ СТЕНЛАНДЕРУ СТОКГОЛЬМ». И внутри сборника карт – очень коротко, телеграфным стилем: «Йорген Кранц. Нацист. Убийца. Адрес: Шетулльсбаккен, 8». Крепко зажала карты в электрическом столбе причала, текстом наружу. Без мобильника это единственный способ коммуникации. Дымовые сигналы! Когда полиция приедет, они уж никак не смогут прозевать это сообщение. Его будет освещать пламя горящей лодки.

Она отвинтила крышку запасной канистры. Резкий запах бензина вынудил ее кашлянуть, когда она поливала им деревянный пол моторки. Пары литров достаточно. Больше не надо. Лодка не должна взорваться или утонуть. Она должна гореть медленно, чтобы привлечь внимание. Рывком сорвала шведский флаг, прикрепленный на корме, облила бензином ткань и верхнюю часть древка. Осторожно поднесла спичку к мокрой ткани флага и дала огню как следует разгореться, прежде чем бросила этот факел на борт. Послышался глухой звук, когда воспламенились пары бензина. В лицо швырнуло волной жара.

Линн бежала между деревьями, избегая открытых травянистых участков и дорожек, посыпанных гравием. Не то чтобы она пряталась от Йоргена, но и открыто показываться в своем нынешнем состоянии ей без необходимости тоже не хотелось. Еще неизвестно, что было более унизительным. Быть похищенной, плененной и почти утопленной? Или стащить с себя вымокшую, хоть выжимай, майку, которая не грела, а холодила, и, таким образом, рисковать, что кто-то увидит ее и решит, что это заблудившаяся гологрудая амазонка с похожей на копье отверткой в руке, удравшая с карнавала-маскарада? Не снимать майку? Тогда ее могли бы принять за сбежавшую с какого-то соревнования по бегу в мокрой одежде. Она все-таки не стала снимать майку.

Линн двигалась между деревьями быстро, движениями, похожими на кошачьи. Скорчившись, но легкими шагами. С отверткой в руке. Оторвала несколько светло-зеленых еловых отростков и жевала их на ходу. На вкус они были кислыми от аскорбинки, но живот перестал болеть от голода, и она взбодрилась. Вышла на горку. В нескольких сотнях метров в сторону можно было различить меж деревьев огромную виллу торговца-оптовика с римскими колоннами, мраморной лестницей и аккуратно «причесанными» граблями гравиевыми дорожками. В окнах было темно. Никаких включенных ламп у въезда во двор. Успел ли он удрать? Пересел в ждавшую его машину и уехал?

Под защитой деревьев она побежала вниз с холма к дому, но была остановлена высоким забором из сетки. Вроде сетка была не под током. Но на верху забора была колючая проволока. Пролезть невозможно. Не исключено, что когда его не было дома, то включались детекторы движения. Она смотрела сквозь ячейки.

Ее охватил гнев. Злость, клокотавшая внутри. Не ненависть. Это чувство не должно быть ненавистью. Это было чем-то другим. Бешенством от того, что у нее отняли священную свободу воли. Выбора у нее не было. В противном случае он будет пытаться опять.

В висках пульсировала кровь. Этому надо положить конец. Прямо сейчас!

Как беспокойное хищное животное, она, крадучись, пошла вдоль забора. Пробраться через главный вход с лампами, реагирующими на движение, и с камерами наблюдения тоже не получится. Она пошла обратно и порыла ногой в земле. Похоже, что тут кто-то подкапывался под забор. Может, барсук?

Она начала втыкать отвертку и отгребать каменистую землю. Потом полезла под сетку головой вперед, удерживая ее отверткой. Ослабила хватку, и ее чуть не вырвало, когда стальной край отскочил в живот. Руками, болевшими от напряжения, ей с трудом удалось отодвинуть сетку опять и пролезть под ней. Села неподвижно в траве и попыталась сдержать дрожь в мышцах. Смотрела на дом. Он должен быть там. Но в доме по-прежнему не было света.

Нетерпеливо обошла вокруг здания, но было ясно, что там никого нет. Двери были сняты с сигнализации, везде темно, кроме зеленых огоньков сигнальной лампочки на стене. Она молча выругалась. Холодный пот прилипал к спине. Она прислонилась к стене дома и посмотрела на участок. Замерла. Крыша низкого, похожего на бункер строения была практически неразличима в сумерках, да и возвышалась она над травой совсем немного. Только слабый свет из окошка у бетонной лестницы выдавал, что там кто-то есть. Единственный лучик света на всей территории участка. Вот куда он спрятался! Да или нет? Она стояла неподвижно. Сильно билось сердце. Приток адреналина. Она сконцентрировала взгляд. Никакой игры света и тени за окошком. Никто не шевелился у лестницы. Он не знал, что она здесь. Это было ее единственным преимуществом. Момент неожиданности. Для него она была уже мертва. Утонула. Это все, что у нее есть, – неожиданность да отвертка в руке.

Она начала ползти ужом по траве, но передумала и побежала, наклонившись вперед. Нельзя было терять времени. Стальная дверь в конце короткой лестницы была закрыта. Она осторожно заглянула в окошко на уровне земли и разглядела подземный бетонный переход, который вел от лестницы дальше. Ряды стальных архивных полок. Она пощупала оконную раму. Обычное окно. Для проветривания? Она загнала острие отвертки в оконную щель и ногой надавила на ручку. Равномерным сильным нажимом ей удалось искривить жесть. Штифт замка отошел с металлическим звоном. Она подождала и потянула окошко, когда никто не появился на звук. Дальше по коридору на высоких стальных ножках стояла, гудя и вибрируя, большая система вентиляции. Линн мягко приземлилась на ноги. В коридоре лежала куча досок и масса мешков с песком, уложенных рядами. Но никаких людей. И никакого Йоргена Кранца. И все же какие-то звуки были слышны сквозь шум вентилятора. Какой-то режущий, жующий звук, который повторялся через равные интервалы. Бумага, которую суют в шредер, чтобы уничтожить документы! В соседнем помещении. Она медленно прокралась вперед, готовая броситься обратно к окну, если бы он вдруг появился в проходе. Сердце билось как сумасшедшее.