Книга историй - Аракел Даврижеци

эти слова, он уговаривал их то всех вместе, то по отдельности примириться, но они не захотели. Тогда вардапет, [в нетерпении] схватившись рукою за ворот, проговорил: «Знайте же, я не отвечаю за его грехи».

А епископ Никол, увидев, что, несмотря на посредничество отправленных им лживых и лицемерных послов, львовяне не идут мириться и не открывают церкви, пошел к франкским священникам, жившим в городе Львове, и прежде всего к членам иезуитского [ордена], договорился с ними и дал нерасторжимую расписку: «Мол, я, епископ армянский Николайос, своею [доброй] /376/ волей присоединился к римской церкви, вместе со всеми своими последователями признаю власть папы и [обещаю] выполнять все его повеления». И глава иезуитского ордена, взяв с собой еще и представителей других орденов, а также армянского епископа Никола, повел к своему архиепископу, и тот через них отправил послание к князю города [с просьбой] приказать армянам либо подчиниться своему епископу и открыть церковь, либо, явившись на суд, выступить друг против друга. И князь поступил, как приказал архиепископ, но армяне ни церкви не открыли, ни на суд не явились, пока князь трижды не повторил этот [приказ]; но [и тогда] армяне ни церкви не открыли, ни на суд не явились.

Затем однажды собралось множество [представителей] духовенства из ордена иезуитов, а также и иных орденов, взяли они с собой множество отроков из школ, пошли к своему архиепископу, взяли у него монахов, пошли к владетелю города и судьям. Все они пришли к дверям армянской церкви, запертым армянскими ишханами, послали [людей] к армянским ишханам, чтобы те либо пришли и отперли церковные двери, либо послали ключи, но те ни сами не пришли, ни ключей не послали. Тогда пришедшие сокрушили двери церковные и, взяв епископа Никола, ввели его в церковь и вверили ему церковь со всем имуществом, /377/ принадлежавшим ей. Затем франкские воины вышли искать священников и ишханов армянских, чтобы княжеской властью схватить и бросить [их] в тюрьму и оштрафовать, но те убежали, спрятались и не показывались.

В церкви была сокровищница, а в ней очень много книг и сосудов; книг было более 1000 томов — все отменные, редкие и поучительные: Библии, Евангелия и шаракноцы в золотых окладах и много других книг. И еще сосуды, священные чаши и кресты, рипиды и ладанницы, лампады и светильники, ризы и омофоры, митры и нарамники, святые Знамения и мощи, сохранившиеся [со времен] отцов и предков [наших], рескрипты и указы древнейших царей и очень много иного. Это все находилось в церкви, в том хранилище, что Никол захватил в свои руки. Не только эту церковь, но и другие церкви и монастыри, находящиеся в городе и в окрестностях его, и все владения их: дома и земли, мельницы и лавки — захватил в свои руки епископ, говоря: «Я епископ, и мне принадлежат все церкви и владения их». А вардапет Хачатур и все армяне, проживающие во Львове, остались без церкви, ибо, если бы они пошли в церковь, их вынудили бы подчиниться власти папы и принять его исповедание, а кроме того, нужно было подчиниться епископу Николу, а львовяне не хотели этого. Поэтому [они] были в смятении и замешательстве и не могли найти никакого выхода. И осталось армянское население, проживающее во Львове, без церкви.

/378/ Случилось так, что вардапет Хачатур выехал из города и отправился в монастырь, называемый Сурб Хач[270], а из народа кто желал пойти к нему, открыто шел туда и возвращался. И вот как-то увидели они, что пришло много вооруженных и снаряженных ратников и воинов и окружило монастырь. Ратники на вопросы присутствующих отвечали, что приехал-де из турецкой страны чашут и находится вот здесь, мы хотим поймать его. Когда прошло немного времени, увидели, что прибыл с почестями епископ Никол со своими служками и, подойдя к ратникам, спросил их, мол, почему вы собрались здесь? Ратники сказали: «Из турецкой страны прибыл сюда чашут, хотим его поймать». На что Никол ответил: «Неприлично и не подобает вам брать его, возвращайтесь и идите к себе, а я пойду повидаю его и переговорю с ним». Все ратники тотчас же ушли и разошлись. Когда дело завершилось так, [кое-кто] из армян решил, что это были козни епископа, что ратники пришли, чтобы напугать вардапета. А епископ пошел к вардапету, взял его и привел вместе с собой в город. И пока вардапет был в городе, непрестанно приходили к нему монахи и другие люди из франков, спорили с вардапетом о двух и едином естестве [Христа], об армянах, якобы погрязших в евтихиевой ереси[271] и заблудших вследствие невежества и глупости.

Что же касается вардапета, то, думая о прошлых, размышляя о будущих и /379/ видя настоящие дела, он понял, что все это бесполезные и напрасные усилия, тщетный труд, поэтому выехал из Львова и поехал своим путем, пока не доехал до Эчмиадзина к католикосу Мовсесу и другим вардапетам, которые все со скорбным сердцем и глазами, источающими слезы, оплакивали армян, проживающих в городе Львове, и [думали о том], в чем же спасение их.

И как сказал господь наш Христос, «прежде свяжите сильного и тогда расхитите дом его»[272], так и сделал епископ Никол, ибо после отъезда вардапета он, как зверь в видении Даниила[273], стал весь народ и сокровища [его] и все достояние церкви пожирать, и крошить, и попирать оставшееся ногами. Как во времена царей-идолопоклонников христиане подвергались преследованиям, так случилось теперь с армянским населением, проживающим в городе Львове, ибо чрезвычайно усилился епископ Никол и тиранил армянское население. Он хватал священников, за которыми замечал малейшую провинность, бросал их в тюрьму, взимал с них пеню в триста и четыреста гурушей; хватал и взыскивал деньги и с ишханов, назначенных судьями[274].

И вообще мучил все население, не позволял хоронить умерших и тогда [лишь] отдавал приказ о похоронах и месте, где нужно похоронить, когда брал по прихоти своей деньги. После похорон, когда хотели установить надгробный камень, под этим предлогом вторично брал деньги и затем уже давал разрешение на установление камня. Из-за этого прекратились и венчания и крещения, [люди] увозили в другие города и там венчали и крестили [детей] и /380/ умерших в других городах хоронили. Делали это тайком, без ведома епископа, а когда он узнавал, воспалялся великим гневом и, поймав иерея и людей, [поступивших так], пытал долгими муками и взыскивал тяжелейшие пени.

Как-то случилось так, что одного молодого человека