Пророчество орла - Саймон Скэрроу

По мере того как солнце поднималось к зениту, становилось все теплее, так что скоро Катон снял плащ и сложил у камня, продолжая наблюдение. Затем, незадолго до полудня, до его слуха донесся оклик. Центурион обнажил меч и напрягся, но потом осознал, что звук донесся не снизу, с тропы, а с противоположной стороны, где находилась хижина. Обернувшись и обозрев плато, он почти сразу увидел над землей темную фигуру. Сердце его сжалось. Крик повторился; в нем звучали боль и мольба о помощи, и стало ясно, что это приподнялся над краем ямы сброшенный им туда недобитый пират.

— Дерьмо! — процедил Катон сквозь стиснутые зубы.

Ну кто мешал ему добить этого типа раньше? Теперь придется отвлекаться на него, иначе в решающий момент этот недобиток превратится в серьезную угрозу. Правда, на его глазах тужившийся выбраться враг сорвался и со стоном отчаяния и боли свалился, пропав из виду. Однако не успел Катон этому порадоваться, как над краем провала снова появилась его голова.

Потом он услышал отдаленный ослиный рев, повернулся и увидел, как на тропе, обогнув скальный выступ, появился человек. Он вел в поводу мула, навьюченного двумя объемистыми корзинами. Следом появился другой мул, а за ним — трое людей с копьями. При виде медленно поднимавшихся по тропе людей у Катона скрутило желудок. Их было слишком много.

Скрывшись за камнем, центурион совсем уж было собрался отправиться в хижину и поджечь ее, но замешкался, когда его взгляд упал на подножие камня, за которым он прятался. То был не выступ, а здоровенный обломок вроде валуна. Охваченный внезапным воодушевлением, Катон уперся в него ладонями и, отталкиваясь ногами, надавил из всех сил. Несколько секунд ничего не происходило, потом глыба чуть подалась, и на тропу из-под нее покатились мелкие камушки.

И тут сброшенный в клоаку пират снова подал голос, на сей раз громче. Если не заткнуть его, то идущие по тропе люди услышат крики прежде, чем доберутся до плато. Бросив последний взгляд на склон и прикинув скорость их подъема, Катон развернулся и припустил назад, к яме, в нескольких шагах от которой, однако, замедлил шаг. Солнце разогрело отвратительную смесь кала, мочи и крови, так что разило оттуда нестерпимо. Раненый продолжал кричать, и центурион, осторожно склонившись над краем, резко скомандовал по-гречески:

— Тихо!

Пират уставился на него снизу расширенными от ужаса глазами, разинул рот и заорал еще громче.

— Заткнись! — шикнул на него Катон и для наглядности прижал палец к губам. — Тсс! Будь хорошим пиратом и держи свой хренов рот на замке! — Тот не умолкал, и Катон провел пальцем по горлу. — Заткнись или тебе крышка! Понял?

Он в отчаянии оглянулся на валун. Времени было в обрез, и оно стремительно уходило, а раненый и не думал умолкать. «Или я, или он», — вдруг осознал Катон. Выхватив меч, он вонзил его во врага и сказал:

— Прости. Но ты меня не послушал.

В последний миг пират сцепил руки в мольбе, закрыл глаза и отвернул лицо. Лезвие, сверкнув, рассекло ему горло, хлынула кровь, пират дернулся и захрипел. Выждав и удостоверившись, что враг мертв и больше не причинит ему беспокойства, Катон развернулся, помчался к хижине и, вложив меч в ножны, ухватился за дверной косяк, рванув из всех сил на себя. Тот слегка шевельнулся. Центурион толкнул его в противоположном направлении, снова на себя и так раскачивал, пока не вывернул из гнезда. Отскочил, когда обрушилась, лишившись опоры, часть крыши. Прихватив крепкую деревяшку, Катон, с рвущимся из груди от напряжения сердцем, припустил к валуну.

Оказавшись там и бросив взгляд на тропу, он с ужасом увидел, что враг уже всего шагах в пятидесяти ниже по склону от того места, где он прикончил первого из дозорных. Присев, Катон подсунул деревяшку как рычаг под основание валуна, стараясь забить как можно глубже, потом подсунул под нее большой камень, что должен был послужить осью вращения. Затем выглянул из-за края валуна: осторожно, чуть-чуть, но так, чтобы видеть тропу. Слышны были цокот копыт поводивших ушами мулов и усталые, но непринужденные голоса пиратов, болтавших о чем-то, не подозревая о нависшей угрозе.

Они приближались к плато, а Катон все еще гадал, не дурак ли он и не пуститься ли ему наутек прямо сейчас. В конце концов, поднимавшиеся сюда с подножия горы пираты слишком устали и не смогут долго продолжать погоню. Если Катон рванет немедленно, то наверняка добежит до края плато, не будучи замеченным, и припустит вниз по склону следом за Макроном. Однако спустя мгновение он взял себя в руки, совладав со своим страхом. То, что сейчас, в преддверии схватки, его одолевали сомнения, было естественно, но, собравшись, центурион вспомнил о том, что поставлено на кон. Если он потерпит неудачу, эти люди поднимут тревогу, пираты будут предупреждены, покинут залив до прихода флота Веспасиана и со временем найдут себе новую базу для грабежей. Хуже того, Нарцисс, желающий добыть свитки любой ценой, на этом не успокоится, и кампания будет продолжаться вне зависимости от того, сколько жизней моряков и бойцов корабельной пехоты она унесет. Нет, бежать Катон не имел права. Более того, он не имел права на неудачу.

Человек, ведущий мула, вступил в поле зрения. Катон нырнул обратно за камень, взялся за рычаг и, склонившись над ним, выждал, пропуская мулов мимо.

Когда погонщик ступил на плато и увидел Катона через край валуна, его рот раскрылся от удивления. В тот же миг центурион, надсадно закряхтев, всем весом навалился на деревянный рычаг. Валун покачнулся, из-под него покатились мелкие камушки, а затем огромный, тяжеленный камень, увлекаемый своим весом, покатился, ускоряясь, вниз по тропе. Испуганный крик резко оборвался, когда камень с глухим ударом налетел на пирата, сокрушил его и застрял на тропе, обрушив вниз осыпь из пыли и гравия.

Схватив одно из копий, Катон развернулся к погонщику мулов. Тот был безоружен и при виде римлянина вскинул руки и закричал на латыни:

— Нет! Пощади! Пощади!

Катон замешкался, но, увидев на запястьях погонщика страшные белые мозоли, указал на землю и крикнул:

— Вниз! Лежать и не шевелиться, если хочешь жить!

Тот отпустил повод и бросился на тропу. Мул, не обращая на него внимания, испуганно раздувая ноздри, таращился на валун. А вот второй, шедший позади, пострадал: катящийся камень сбил его, и если передние ноги еще дергались, то задние, раздробленные, не шевелились. Позади мула, из-под валуна, торчала нижняя часть тела пирата, голову и грудь которого расплющило в пульпу. Один из его спутников сидел рядом на земле, ошарашенно уставившись на свою сломанную ногу: из кровавой раны на голени торчал белый осколок кости.

Третий пират был невредим. Скованный ужасом, он таращился на товарищей и увидел Катона, едва тот, спотыкаясь, вывернул из-за валуна, крепко сжимая занесенное для удара копье. Замешкавшись лишь на долю мгновения, пират резко развернулся и, спотыкаясь и скользя, бросился вниз по склону.

— Ублюдок! — заорал Катон и, перепрыгнув через раненого, устремился за беглецом.

Зная, что того нужно остановить любой ценой, он рвался вперед из последних сил, но скоро понял, что, хоть фора у врага и невелика, с копьем в руках догнать его не удастся. Центурион резко остановился, тяжело дыша, отвел руку с копьем назад и, прицелившись и вложив всю силу в бросок, метнул оружие в пирата. Копье полетело по низкой траектории и должно было вонзиться беглецу в спину, но в последний момент тот оглянулся на преследователя, и стальное острие вонзилось чуть ниже левого плеча и, пронзив сердце, прошило грудную клетку насквозь, так что острие показалось спереди. Толчок сбил пирата с ног, и он покатился по тропе, пока не замер, не подавая признаков жизни.