Рейд. Оазисы. «Выход» - Борис Вячеславович Конофальский

убить, дадут воды. Но Горохов не спорит, не задумываясь бросает оружие на песок и идёт к ним. А парни ждут, пока он подходит, пока одной рукой берёт флягу, пока пьёт. Смотрят и своё оружие не опускают. А уполномоченный, напившись и поставив флягу на песок, берётся за пуговицу своего пыльника, за самую верхнюю, ту, что под воротником. Она единственная обшита тканью. Он с силой дёргает её, отрывает и кидает Колюне: лови.

Тот ловко ловит пуговицу и сразу всё понимает – пуговица тяжёлая. Он, поставив к ноге винтовку, начинает освобождать пуговицу от материи, а мелкий пытается понять, что происходит, заглядывает старшему под руку:

– Колюня, а чего там?

Старший уже добрался до сути и сообщает младшему уважительно:

– Медяха.

– Медь?

– Ага, пятёрка. – говорит Колюня, а сам разглядывает монету; судя по всему, не так часто этот паренёк видел такие деньги. Мелкий тоже хочет посмотреть:

– Пять рублей? Коля, дай поглядеть-то.

– Из рук гляди, а то потеряешь ещё.

– Когда я что терял?!

– Всегда ты всё теряешь, – отозвался старший.

– Парни, – произносит уполномоченный, ему неохота выслушивать их споры, – если довезёте до Соликамска, дам ещё двадцать пять.

– Брешешь! – не верит и одновременно удивляется маленький.

– Нет, не брешу, – уверенно отвечает уполномоченный. – Я, конечно, не казак, но я из степных людей, как и вы, у нас брехать не положено, нельзя. Говорили, что степь за брехню накажет.

Да, именно так его сверстники и говорили в детстве. Кажется, парни знают эту поговорку. Но всё равно они сомневаются.

– Так вперёд дай денег, мы и отвезём, – дельно советует мелкий.

– У меня всё забрали, – при себе осталась лишь пара рублей. Но дома, в Соликамске, у меня деньги есть.

Колюня думает, а потом говорит:

– Ладно, но сначала заедем на кош, поговорим со старыми, им свою сказку про лодку расскажешь, они и решат, – он поворачивается к младшему. – Минька, вытаскивай донки, собирай снасти, отвезём приблудного к старикам.

Глава 47

Рыбачки были, хоть и молодые, но удачливые, Горохов ехал в кузове, который до половины была завален липкой от жира стекляшкой и ещё какой-то страшной, колючей рыбой, которую он видел в первый раз. От реки до казачьего стойбища доехали минут за двадцать. Если бы уполномоченный шёл пешком, обязательно прошёл бы мимо казацкой стоянки, так хорошо кош был упрятан среди невысоких камней и полей колючки, которая покрывала все возвышенности вокруг них.

– Котя, Котя! – орал Минька, чуть привстав с заднего сидения,

Орал, как выяснилось, взрослому казаку, который тут же, с винтовкой наперевес, вылез на крик из зарослей кактусов, что росли у подножия одной из возвышенностей, и мелкий казачок радостно сообщил ему: – Мы приблудного нашли. Куда его?

– На кой хрен вы его привезли? – недовольно спрашивал казак, подходя ближе и разглядывая Горохова.

– Он слабый, рука поломана, – пояснил Колюня. – Куда его?

– А оружие его где?

– У него один пистолет, даже обреза нет, – сообщает Минька и показывает пистолет Горохова. – Вот.

– Ну, вези его к Трёхвдовой, – подумав, отвечает казак Котя и машет рукой: езжайте, даже не удостоив уполномоченного ни одним вопросом.

Квадроцикл свернул за холм, на открытое место у камней, под которыми были разбиты палатки, стоял транспорт, тарахтел генератор.

– Вы прямо тут, у зарослей, живете? – спросил Горохов, когда у одной из палаток Колюня заглушил мотор.

– Ага, когда сюда кочуем, тут и живём, – ответил Минька.

Горохов осторожно вылез из кузова, придерживая руку, огляделся:

– Тут же клещей тьма.

– Ничего, мы привычные, – не без гордости отвечал старший.

***

Чистая палатка, внутри обалденно пахнет чесноком и жареной саранчой, внутри нежарко, но мужчина здесь не живёт. Тут нет обычного ящика, какой есть в любой палатке, в которой проживает казак. Тут нет ящика с оружием. Андрей Николаевич, получив от женщины разрешение войти, сразу опускается на войлок, начинает раздеваться. Казачка, поняв, что с человеком не всё в порядке, стала ему помогать.

Трёхвдовой женщину просто так называть не станут. Тем более, если эта женщина ещё не старая и, если не считать опухших от проказы скул, ещё вполне себе привлекательная. Скорее всего, она похоронила трёх мужей. И теперь вряд ли найдёт четвёртого. Дураков нет жениться на проклятой.

– Ох ты! – воскликнула она, когда Горохов снял маску и очки. – Так обгорел на солнце, что ли?

– В реке плавал! – объяснил Минька, сев на выходе из палатки. Ему очень хотелось посмотреть, что будет дальше.

– Ох ты! В реке?! – она села на колени возле уполномоченного. – А с рукой что?

Уполномоченный, кривясь от боли, стал вытаскивать руку из рукава рубахи и ответил:

– Сломал.

– Сломал! А ну дай гляну! – сказала женщина.

Она внимательно смотрит на большой и уже посиневший отёк на руке и сразу сообщает:

– Криво кость легла, но это ничего… Я положу лангетку, срастётся как надо.

Горохов в этом не сомневался. В степи любая женщина, любая мать по совместительству и врач. Его мама тоже разбиралась в лекарствах и запросто могла вылечить многие детские и не очень детские болезни.

– Помогите мне снять сапоги, у меня ещё с ногами… непорядок, – попросил уполномоченный.

– Конечно, – женщина быстро стянула с него обувь, носки. – Ой, глянь, у тебя тут кожа слезает. Вишь, как ты их находил, это от речной воды, наверное.

– Да, наверное, – согласился Андрей Николаевич, оглядывая свои распухшие и красные ступни, с которых и вправду в некоторых местах стала слезать кожа.

– Тебя всего обмыть надо, – резюмировала Трёхвдовая, – Минька, принеси-ка ведро воды.

– Ф-ф…, – фыркнул парень, носить воду было не казацким делом. – Да уж, конечно, побежал уже.

– Тогда проваливай, – женщина бесцеремонно стала выпроваживать Миньку.

– Чего ты? – он не хотел уходить. Он, судя по всему, считал Горохова своей добычей, своим большим заработком, и не хотел отходить от него. – Я тут, с приблудным побуду.

– Ходи отсюда! Ходи, – женщина почти без труда вытолкала его из палатки. И тут же сказала Горохову: – Я воду принесу, а вы раздевайтесь пока.

***

Сначала она полностью его обмыла. Как следует. С бактерицидным мылом, сваренным из колючего кактуса.

– Вся спина у тебя шелушится, – говорила женщина, смывая с него жесткой тряпкой речную кислоту. – Ишь, как река тебя разъела.

После умело, как заправский травматолог, почти безболезненно наложила ему на руку лангет. Повязка была плотной, но не тугой, всё, как положено. Первый раз он чувствовал себя таким чистым. У него даже появилось ощущение новой кожи. Она поставила перед ним большую миску с жареной саранчой, миску с квашеными кактусами, маленькую мисочку с яйцами термитов. Ни хлеба, ни