Когда умирает король - Элина Бакман

Она достает из шкафа тарелку и ищет взглядом солонку. Затем вынимает яйца из кипящей воды и встряхивает их.

Мама сидит в гостиной, потягивая джин-тоник. Юлия проходит в комнату со стаканом минералки из Lidl. Сегодня нельзя притуплять чувства. Безусловно, ее возвращение в Хартолу наделало тут шума. И теперь, когда не стало отца, ей тоже угрожает опасность.

Юлия смотрит на двор через окно гостиной. Родной лес, родные декоративные кустики, родное небо. Бесчисленное количество раз она в детстве валялась на диване в гостиной, тупо пялясь в окно. Юлия вспоминает ранние подъемы по субботам, когда она полусонно вваливалась сюда, чтобы не прозевать утренние мультики. На завтрак она ела хлопья Weetabix. Даже сейчас она помнит, какова на вкус эта полусладкая смесь из хлопьев и молока. Юлия отрывает взгляд от леса и смотрит на маму. Как же далеки они сейчас друг от друга, хотя физически до мамы всего пара метров и стеклянный журнальный столик, которому больше тридцати лет. Мама опять заводит волынку про те фотографии.

— У Матти что, крыша поехала? Такие молоденькие! Там точно нет твоих подружек? Ты поэтому уехала, да? Этот грех, вся эта мерзость запачкали мое сердце чернотой, — стенает мама и опустошает бокал. У нее глаза навыкате.

Мама решила, что фотографии были сделаны тогда, когда и сама Юлия была юной. Тогда, когда барон жил в усадьбе и организовывал там праздники. А Хелена, глупышка, взяла да и влюбилась. Одна мысль об этом выводит Юлию из себя. Она стучит яйцом о край стола, чтобы разбить скорлупу.

— Отец был не один такой.

Мама вскидывает взгляд. Заметно, что ей такое в голову не приходило. Что зло могло бы множиться, что грехов было куда больше.

— Я их знаю? — спрашивает мама, и все в ней буквально кричит о том, что ответ она слышать не хочет.

Сотни повисших в воздухе вопросов, десятки лет сплошного спектакля. Сколько всего за эти годы они друг другу не сказали. Все отлично, мы счастливы — да хрен там. Напоказ выставлялось отборное вранье.

— Ну, по крайней мере, ты была далеко, — мамин голос дрожит. — Тогда я не понимала, но, вообще говоря, хорошо, что ты уехала, — говорит она, и Юлию начинают душить слезы.

В ванной Юлия кладет в свою черную сумку от Marc Jacobs недавно купленный пистолет. Это, конечно, незаконно, но использовать его никто не собирается — так, для уверенности. Затем Юлия открывает дверь ванной, проходит в гостиную. Мама все еще сидит на диване, уже с новой порцией алкоголя. Такая хрупкая и растерянная, думает Юлия. Остается надеяться, что мама скоро опомнится и начнет смотреть в будущее, решит, что с ним делать. Теперь-то она свободна. Юлия громко прощается с мамой и говорит, что пошла по делам.

— Что еще за дела? — удивленно кричит мама в спину Юлии, но джин убаюкивает ее, отодвигая все вопросы на периферию сознания.

— Пока-пока, — снова кричит Юлия. Так же, как она прокричала в тот раз. Тогда все ощущалось по-другому: она была растеряна и шокирована, она только что потеряла лучшую подругу. И отца — в некоторой степени. Потому и уехала, что ее заставили и приказали молчать. Она согласилась. Против воли, конечно.

Но на сей раз Юлия Сандерсон сделает иной выбор. Такой, какой следовало сделать еще тогда. Она не отступит, не испугается. Тень отца больше не нависнет над ней, но и не защитит. Она одна, и она вернулась. Пора выйти из этой тени и вытряхнуть наружу все то, о чем так долго умалчивалось. Настал ее черед подняться и подчинить тех, кто в свое время подчинял других. Юлия рада приглашению Форса. Увидимся, скотина, и ты даже не представляешь, что тебя ждет.

18 ИЮЛЯ, ЧЕТВЕРГ, ХАРТОЛА

У Сааны не выходят из головы слова старой ведьмы из той статьи в «Хюмю». Что, если порог — это не только место, где утонула Хелена, а, допустим, человек, стоящий за всем этим? «Забрал порог», — так сказала старушка на кладбище. Может, это намек на фамилию? Саана гуглит «порог» и сразу натыкается на предлагаемый перевод. Ее прошибает холодный пот, когда глаза видят: «Порог, Fors[67]». Ну конечно! Саана хватает телефон и выходит из дома.

Вскоре она видит церковь и подсветку аптеки. Отчасти Саана жалеет о своем решении проехаться до церкви. Пошла бы лучше в «Ванха Местари», выпила бы бокальчик-другой. Но Хелена будто утягивает Саану в свое прошлое, и та начинает странным образом ощущать ее присутствие, слышать ее голос.

Саана резко тормозит, и на гравии перед церковью остается глубокий след от велосипедных шин. Что-то в Антти-Юхани Форсе настораживало изначально, заставляя избегать его общества, и теперь она задаст наконец все свои вопросы. Страдала ли Хелена суицидальными наклонностями? Была ли влюблена в кого-то? Как Форс мог забыть о Лауре Мальм?

Подходя к церкви, Саана посылает Яну в «Вотсапп» приветственное фото с хартольского кладбища. Ян отвечает ей гифкой с бьющимся сердцем. «Как слащаво», — комментирует Саана, и Ян в ответ закидывает ее кучей сердечек и добивает щенком, сердце которого буквально выскакивает из груди. Как следует отсмеявшись, Саана собирается с духом для встречи с Антти-Юхани Форсом. С тем, кто скрывается за маской ханжества и постоянно лжет, нужно держаться пожестче и идти напролом.

Парковка около кладбища пуста, и вокруг все как-то затихло. Саану преследует странное чувство. Будто в данный момент на кладбище королевской общины присутствуют лишь она и мертвецы.

Тяжелая дверь церкви поддается Саане. Открыто. Значит, Форс точно на месте. Постепенно ее глаза привыкают к полумраку. Она отправляется прямиком в главный зал. Вот и дверь. Саана ищет глазами пастора. Откуда-то доносится приглушенный стук. И тогда на противоположном конце зала она видит что-то странное. У нее плохое предчувствие. Словно у алтаря кто-то лежит.

ЛЕТО 1989, ХАРТОЛА

— Вера, надежда, любовь. Говорят, каждый год несколько избранных девушек получают в этом лагере особое крещение. Оно делает их святыми, — прошептала вожатая и жестом попросила Хелену наклониться поближе. Они стояли в женском туалете. Хелена жадно внимала каждому слову вожатой, сказанному тихо и интимно.

— И кого уже так покрестили? — спросила она, и мрачноватый туалет накрыла напряженная тишина.

— Иирис, Лауру и Катю, — сказала вожатая. — А в этом году пока еще никого.

Парень рассказывал, что тихая и приветливая девушка, которая работала в лагере уже пятый год подряд, была посвящена во все тайны. Но ему она бы ни словечка не доверила. Пришлось посылать на разведку Хелену.

Внешне девушка была ничем не примечательна, как обои на стене, и, пожалуй, именно поэтому она могла видеть больше остальных. А сейчас эти доброжелательные обои выбалтывали Хелене секреты, о которых остальные и слыхом не слыхивали.

Все эти вещи происходили тихо и «во имя святости».

Сначала выискивали тех, у кого неблагополучная жизнь.

Нет родителей, детские травмы, алкоголизм в семье и прочее. Затем начинали выстраивать доверительные отношения, давать обещания, клясться в верности и всячески выделять из толпы. Никто не знал, что конкретно там творилось, однако и без того причудливая атмосфера всего происходящего усугублялась тотальной тишиной. Угрозой, облаченной в одежды святости.