Туманные аллеи - Алексей Иванович Слаповский

до слез, а потом погладил по голове и сказал: «Бедная!»

И все бы хорошо, если бы не Дебби, не Дебил этот проклятый. Он встречал меня с молчаливым презрением, оставался на том месте, где и был, не подбегал радостно, как поступила бы любая другая собака, чтобы угодить хозяину, почтить его гостя, не постукивал приветливо хвостом. Он даже головы не поднимал с вытянутых лап и только глаза отводил, чтобы я не разглядела в них мечту об убийстве. Покровский смеялся:

– Он тебя выделил! Других тоже не любил, но чтобы так!

– Других – людей вообще? Или девушек?

– Девушек, конечно. К мужикам он нормально относится. По-товарищески.

– Но почему? Что ему девушки сделали?

– Чует, что я люблю их больше, чем его.

– Ерунда. Ты на самом деле никого не любишь. Даже себя не очень, мне кажется. Свои мозги любишь, свои ощущения.

– Это правда. Но сейчас и тебя люблю.

– Как свое ощущение!

– Тоже правда. Ладно, пойдем, мое ощущение, будем ощущать друг друга.

И мы закрывались в спальне, но я не могла забыть, что мрачный Дебби лежит за дверью, я всегда чувствовала его неодобрительное присутствие.

Мы очень редко ходили куда-то вместе, только если Покровскому надо было вывести Дебби, и он брал меня с собой. Одна в его квартире я не хотела оставаться, сразу лезли в глаза нечистота, сор, грязь, беспорядок. Однажды взялась убираться и бросила – неподъемное дело.

Однажды мы столкнулись со шпаной, компанией подвыпивших юнцов лет четырнадцати-шестнадцати. Их было много, не меньше дюжины. Дебби в это время шастал где-то по округе. Наверное, ловил и жрал кошек.

– Закурить дай! – сказал один из юнцов.

– Мальчик, здороваться надо, – ответил Покровский.

– Деловой, что ли? – юнец плюнул ему под ноги.

– Гуляйте, ребята, – посоветовал Покровский добрым голосом.

– Я щас погуляю кому-то! – юнец что-то выхватил из кармана и подскочил к Покровскому.

Тот оттолкнул меня в сторону, уклонился сам, ударил юнца кулаком в ухо, крикнул:

– Дебби!

Дальнейшее было – как в кино. Покровский укладывал юнцов с одного удара, а Дебби сшибал их грудью. Не грыз, не кусал, фиксировал лапами на земле и прыгал на следующего. Через несколько минут они все разбежались, трое остались на земле. Покровский подходил, поднимал, спрашивал:

– Живой?

Юнец кивал, Покровский давал ему прощальную зуботычину и пихал ногой в зад.

Так я поняла, что он не врал, когда рассказывал о занятиях какими-то боевыми единоборствами. Еще он рассказывал, что в Казахстане, где был на практике студентом, участвовал в боях за деньги, боях жестоких, до того момента, когда противник попросит пощады, а если не попросит – убивают.

– И ты убивал?

– Приходилось.

Я рассмеялась, не поверила. А ведь все могло быть. Хотя нет, все-таки вряд ли. Покровский был вполне бессовестным человеком, человеком жестоким, но не настолько, чтобы кого-то убить. Защищаясь и сопротивляясь – возможно.

Мне показалось, что после этого случая Дебби стал ко мне относиться еще хуже. Наверное, решил, что именно из-за меня хозяин попал в опасную переделку. Теперь при моем появлении он вставал, отходил на несколько шагов и опять ложился. Покровского это очень веселило.

Я влюбилась без памяти, но понимала, что с таким человеком у меня не будет и не может быть совместного будущего. И все это надо кончать, пока не стало больно.

Как-то пришла без предупреждения, не позвонив по телефону, как бывало обычно, он открыл не сразу. Объяснил:

– Штаны надевал.

Я прошла в квартиру быстрыми и злыми шагами хозяйки дома, жены, готовой на расправу. На полу, на старом пыльном ковре, лежали две девчушки, по виду пэтэушницы. Голые по пояс и в колготках. Лиц не помню, помню, что у обеих были маленькие глазки, толстенькие щечки и кривенькие короткие ножки. Правда, торс у одной был довольно красив, хоть и полноват, и кожа была хороша. Странно, но я успела это заметить – и не забыла до сих пор. Девчушки заливались смехом и пускали дым друг другу в рот. Дебби лежал тут же, в углу. Глянул на меня, и мне показалось, что взгляд его впервые был гостеприимным. Даже просьба почудилась в этом взгляде: наведи порядок, пожалуйста! И я попыталась навести порядок, я грозно сказала этим лохушкам:

– Пошли отсюда, быстро!

– Чой-то! – закочевряжились они. – Нас Виталик пригласил! Не нравится – сама вали!

Я взбеленилась. Схватила за волосы ближайшую и потащила ее к двери. Она визжала и ругалась матом, вторая хотела отбить подругу и получила удар локтем по носу, отчего сразу же умылась кровью. И тут меня что-то подняло в воздух. Это Покровский обхватил меня и перенес к двери. Сказал, глядя сквозь меня сумасшедшими глазами:

– В моем доме, кроме меня, никто не распоряжается! Ясно?

– Пусть они уйдут!

– Кому уйти, тоже я решаю!

Самое умное было – тут же убраться. Но меня одолел бес упрямства, это мне с детства свойственно, я закричала:

– Я сказала, пусть уходят!

– Уйдешь ты!

– Не уйду!

Я ожидала: он начнет меня выталкивать за дверь, и будет повод ударить его, расцарапать ему лицо, двинуть коленкой в пах, я это предвкушала, я хотела этого, но Покровский вместо этого сказал:

– Дебби, проводи!

И вышколенный Дебби, который только что глядел на меня приятельски, тут же вскочил и пошел ко мне, негромко рыча и показывая клыки. Со мной чуть не произошло то, что уже случилось зимним вечером, когда я гуляла с Фаней и впервые его встретила. Дебби подошел вплотную и ждал дальнейших приказов.

Я выскочила за дверь.

Дома, запершись в своей комнате, долго плакала, а потом решила, что все к лучшему. Ясно же, что у этих отношений нет никакой перспективы. Пора становиться тем, кем я на самом деле и являюсь – хорошей девочкой из хорошей семьи, которая хочет получить приличное образование, найти приличную работу, выйти замуж за приличного и желательно любимого человека, родить ему и себе детей…

Через две недели я поняла, что беременна.

Мы ведь совсем не береглись, Покровский уверял, что ему крупно повезло, он бесплоден, ни одна из его многочисленных партнерш не залетела.

И это было правдой, но я оказалась исключением. Возможно, так сильно хотела от него ребенка, что сама природа пошла навстречу и вытолкнула из миллионов бесполезных сперматозоидов один-единственный годный. При этом ребенка я хотела скорее подсознательно, потому что осознанно захотеть ребенка от такого человека могла бы только последняя дура.

Первая мысль была – немедленно аборт. И тут же вторая – ни за что. Хочу родить. Да, без мужа, одна, хочу.